Статьи, выступления, заметки, воспоминания

Но все то, что ребята берут от современной поэзии, и взрослой и детской, они как бы устанавливают на прочном постаменте классического стиля, если понимать этот стиль в самом широком смысле, включая сюда и большую, значительную тему, и строгую, чистую форму.

Это радостное и замечательное явление.

Значит, правда, что у нас уже создается большая и самая демократическая из всех культур, если даже первая прививка, первые годы всеобщей грамотности дают такие ростки.

ШУТ КОРОЛЯ ЛИРА

В трагедии "Король Лир" песенки шута занимают не слишком большое месте. Да и вся роль шута невелика. Она почти ничего не вносит в сюжетное движение шекспировской пьесы. Шут только откликается на то, что происходит и на сцене, и за пределами сцены - в современном ему обществе, - откликается то краткой эпиграммой, то целой обличительной тирадой.

Переводить эти песенки нелегко.

Меткость и ясность суждений, продиктованных народным здравым смыслом, сочетаются в них с причудливой, нарочито дурашливой формой. Философское, этическое и даже политическое содержание песенок шута почти всегда замаскировано, упрятано в загадку, в пословицу, в шутку, как будто бы простодушную и ребячливую. По существу же самый взрослый персонаж в трагедии - именно шут, видящий подоплеку всех отношений и трезво их оценивающий.

Для того чтобы перевести его стихотворные реплики, нужно сначала раскрыть, расшифровать подчас загадочный смысл подлинника, а потом вновь замаскировать его, облечь в уклончивую, игривую форму прибаутки.

Пословица, поговорка трудно поддаются переводу. Они своеобразны и сопротивляются пересадке на чужую почву. Буквальный перевод - слово за слово - может их убить.

Для каждой шутки, для каждой пословицы, для каждой присказки нужно найти в своем языке равноценную шутку, пословицу, присказку. Только тогда перевод будет точен не в школьном, а в поэтическом смысле этого слова. Только тогда в нем можно будет узнать подлинник.

В этом-то и, заключалась сложность перевода песенок шута.

Мне хотелось сохранить в переводе и предельную лаконичность подлинника, и его свободную непринужденность, которая заставляет верить в то, что каждая реплика шута рождается тут же на сцене, как острое словцо, сказанное вовремя и к месту, как счастливая импровизация.

Шут не лезет за словом в карман. Не задумываясь, он бросает как будто бы первые пришедшие ему на язык слова, но эти слова бьют метко, клеймят беспощадно.

В его песенках редко можно найти прямое обращение к тому или другому герою трагедии, но и сценическим персонажам, и зрителям совершенно ясно, кого имеет в виду шут, когда в присутствии неблагодарной королевской дочки он произносит насмешливые стихи:

Вскормил кукушку воробей

Бездомного птенца,

А та возьми да и убей

Приемного отца!

А иной раз реплики шута направлены не против персонажей трагедии, находящихся тут же на сцене или за кулисами, а метят дальше и шире. Голос шута становится громким и патетичным:

Тогда-то будет Альбион

До основанья потрясен,

Тогда ходить мы будем с вами

Вверх головами, вниз ногами!

Живую и разнообразную импровизацию, врывающуюся в текст трагедии Шекспира, мне хотелось донести до советского зрителя, не утратив ее непосредственности и остроты.

В поисках того варианта, который был бы наиболее выразителен и более всего соответствовал бы требованиям театра, я переводил каждую из песенок шута по три, по четыре раза.

О том, удалось ли мне справиться со всеми трудностями, пусть судят читатель и зритель. Мне же эта работа, сделанная по предложению Малого театра в Москве и Большого драматического в Ленинграде, доставала немало забот, но и немало радости.

ЛЮБОВЬ И НЕНАВИСТЬ

Много раз случалось мне за эти четырнадцать месяцев войны видеть на железнодорожных станциях, на рельсовых путях длинные цепи вагонов, из окон которых выглядывали только дети, - множество белокурых, темных и золотисто-красных головок в каждом окне.

Издали эти поезда казались веселыми. Дети - всегда дети. Детские вагоны полны шума и суеты, полны какого-то нетерпеливого ожидания. Маленькие пассажиры кого-то зовут, кому-то машут руками, выскакивают на площадки, высовываются из окошек.

Но если приглядеться к каждому ребенку в отдельности, нельзя не заметить, что многие из этих шести-семилетних путешественников перестали быть детьми, оставили свое детство где-то далеко - там, где сгорели их дома, где у них на глазах были убиты их отцы и матери.

С такими детьми нелегко заговорить. Страшно разбудить в них память, которая вновь заставит их пережить то, что не по силам перенести и взрослому.

Детей увозят от войны в края, куда не долетают самыо мощные самолеты врага, где земля не вздрагивает от взрывов фугасных бомб и артиллерийских снарядов, где дома стоят совершенно целые и невредимые, со всеми стеклами в окошках и вечером за этими стеклами беспечно зажигается свет.

По нынешним временам даже трудно себе представить, что есть такие края. Дети едут туда, веря и не веря рассказам взрослых.

А в этих сказочных краях их ждут. Освобождают для них, достраивают и приводят в порядок просторные дома.

Тысячи детей найдут приют в этих домах. Но многие из ребят растекутся по городам и деревням, попадут в семьи врачей, учителей, кузнецов, колхозников. И эти семьи станут для них родными.

В плодоносном Советском Узбекистане, где почти круглый год что-нибудь цветет и зреет, пожилой кузнец Ахмед Шамахмудов за один последний год стал отцом четверых детей. И дети у него все разных национальностей и разных фамилий: Рая Мальцева - белорусска, Малика Исламова - татарка, Володя Урусов - русский, а четвертый сын Ахмеда - безымянный двухлетний мальчик неизвестного происхождения. Ахмед сам дал ему имя - Ногмат, что значит "дар".

Весть о большой семье кузнеца Шамахмудова разнеслась по всей нашей стране, дошла и до фронта.

Ахмед получил письмо и денежный перевод с передовых позиций. Старший лейтенант Левицкий прислал ему несколько сот рублей - большую часть того, что получает в месяц командир его звания - и обещал посылать столько же ежемесячно до тех пор, пока будет жив. Ему хочется помочь Ахмеду хоть чем-нибудь в воспитании детей.

Ахмед не знал, как поступить с деньгами. Всех четверых детей он уже привык считать своими, а брать у кого-то деньги на то, чтобы кормить и одевать свою семью, ему казалось странным. Отказать же хорошему человеку он тоже не хотел - зачем обижать его!

Ахмед Шамахмудов подумал и взял на воспитание еще одного сына - пятого - украинца Саню Брынина.

У Сани - два приемных отца: узбекский кузнец, которого он только что увидел, и русский лейтенант, которого он, может быть, не увидит никогда.

У этого русского лейтенанта были и свои дети. Теперь их нет - их совсем недавно убили немцы.

Человек, так жестоко и бессмысленно ограбленный, сохраняет в душе только большие простые чувства. Эти чувства - любовь и ненависть. Они тесно переплетаются между собой и питают друг друга.

Лейтенанту Левицкому не нужно было видеть своего маленького приемного сына, чтобы отдать ему нерастраченную нежность, чтобы по первому порыву взять на себя заботу о нем.

С такой же силой ненавидит русский лейтенант того неизвестного ему немца, с которым он завтра или даже сегодня, - может быть, через какой-нибудь час встретится в бою лицом к лицу. Этот неизвестный немец родной брат того, который убил детей лейтенанта, и соучастник его преступления. Оба они послушны одной и той же злой воле, которая снесла с лица земли столько теплых домашних очагов и уничтожила на этой земле счастье.

Вот уже несколько лет люди чуть ли не на всей вашей планете лишены самых простых и самых драгоценных своих прав. Им мешают любить, создавать семью, воспитывать детей, возводить дома и города, заниматься наукой, путешествовать, строить планы будущего. Люди перестали верить в прочность своего дома, своей семьи, своей собственной жизни.