Холмы России

- А вроде как гнетет, и лед находит. Утопленный будто бы в окно: стук-стук.

- Какой утопленный?

- Болотный, болотный.

Полина Петровна выписала рецепт: валерьяна, бром...

Желавин оделся как по тревоге. Поклонился с картузом в руке.

- Что у тебя с сердцем?-спросила Полина Петровна.

- Все бегу куда-то. Из последнего.

- Отдохни.

- Счастливые люди отдыхают. А я нет. По неизбежному, как конь, тяну. Не сам себя зануздывает и не сам разнуздывается.

Он показался за окном, опустив голову шел, а будто не сходил с места.

Полина Петровна вышла из кабинета по делу, в большой зал с сидящими у стен больными. Почуяла какой-то взгляд... За окном, во дворе, на скамейке у ограды, сидел Хелавни, будто бы дремал, но виделось, как прозрачно поблескивали глаза из-под картузного козырька.

"Позвонить мужу?- подумала она.- Зачем?"

Она снова вышла. Он сидел на скамейке за зеленым газоном.

"Позвонить мужу? Зачем?"

Она прошла по залу. Белым халатом словно осветила окно и видела, острился блеск желавинских глаз.

После работы она вышла из подъезда больницы, спустилась осторожно по сточенным, вымытым гранитным ступенькам, глядя под ноги в белых на высоком каблуке туфлях, чувствуя свежий запах парка и раскаленного жаром асфальта. Цветастое, зеленое с синим, крепдешиновое платье ее с короткими рукавчиками затрепетало.

Было хорошо, свободно и радостно. У входа в парк встреча с мужем. Тут, недалеко. Они погуляют по парку и аллеями среди вековых лип придут домой.

Она посмотрела в мутневшее голубое небо. Вдали, за деревьями, вспыхивали стекла кабин "чертова колеса".

Желавин снял картуз перед ней, поклонился.

- Прости, что беспокою,- рецепт развернул и покривил пальцем в строчку.- Валерьяна тут написано?

- Да,-ответила Полина Петровна.

- Капли, значит? Успокоительные? Если на дню по три ложки пить, то и утопленный исчезнет?

- Его нет. Тебе кажется,- с легкой улыбкой сказала Полина Петровна.Пройдет.

- А прямо как живой, в таком же картузишке, как у меня, и в плаще дорожном. В окошке, в окошке-то.

ВЕЛяжусь, а он и есть, с личика свежий и загорелый.

- Кто?- спросила Полина Петровна.

Желавин шел рядом с ней. На другой бочок забежал.

Чуть вперед выскочил, заглянул в ее глаза, покосившиеся на него.

- Барин, барин,- проговорил и за спиной ее на друго "1 бочок забежал,Викентий Романович. Помнишь, лихой да статный. Девчонкой ты была, и приметил тебя в избе братца твоего, квасок как-то пил, зубки твои попросил показать. Неужели и сейчас те самые зубки? А все другое... Значит, капли-то пить - покинет, исчезнет лнхэдей? А то как-оно кажется, а поверю. Кого же тогда в болоте потопили? Или не потопили? Что. тогда? Дементию Федоровичу неприятность. Гляди, и сам в окошко-то мое затхлое постучит да в лесок тихонько с наганчиком.

И прежде без промашки бил, а сейчас и вовсе, по старому-то званию офицер, выше барина взял. И ты вон доктор. И братец твой после академии лесничий теперь. Неприятность-то вам зачем?

- О чем ты, Астафий?

- Как в гнилушке лесной, фосфор холодный. Сгноили Астафия.

Полина Петровна остановилась перед входом в парк.

- Мне туда,- показала она па калитку в белых воротах.- Свидание с мужем.

- Вот что. Как в молодые лета. Так, говоришь, в новой квартире уже? А я похлопотать хотел.- Желавип достал из кармана конверт, запечатанный сургучом, перевязанный накрест бечевкой.- Описание заслуг Дементия Федоровича. Как же. Герой. Барина в болоте утопил. Когда - и меня вспомните.

Полина Петровна взглянула на парковую аллею за воротами. У знакомого поворота перед кустами сирени свидание с мужем. Его еще не было.

- Ничего не понимаю,- сказала Полина Петровна Желавину.- Болен ты или ненавистью сгораешь. Может, чем помочь тебе? Что тебе надо? Скажи. Будь ты человеком.

Платье Полины Петровны затрепетало от ветра, волосы всхлыиулн. Она закрыла голову руками и отвернулась, как будто стояла на пороге баньки в конопляниках, поглядывала куда-то. В зрачках пронзались и гасли зеленые крапины от отдаленных полнившихся ив. Желавин в исподлобном взоре держал ее, видп, как среди тумана цветилось платье, принюхиваясь, втягивал с ветерка согретый женским теплом запах. Перевел дыхание тяжело, проговорил:

- Сирень отцвела, а сиренью пахнет. Духи. Тоже капли. Только цветов весенних дурман. Как же Дементий Федорович дозволяет, чтоб жена чужое дурманом возбуждала? Зачем же возбуждать?.. Ведь и валерьянки не станет для успокоения.- Желавин засмеялся: хотел подтвердить смехом, что он пошутил.

- И что же случится?- уже покидая его, простилась вопросом Полина Петровна и услышала вдруг:

- На свидание ко мне придешь. А не придешь...

Она оглянулась. Желавин закрыл глаза конвертом.

- Сгниет Дементкй Федорович,-договорил и пошел дальше, вихляя бедрами и плечами, заложив за спину руку с письмом наветным. Па конверте сгусток сургучный, а из сгустка паутиной бечевка посконная.

Дементий Федорович вышел из-за кустов сирени навстречу жене, в командирской гимнастерке, с фуражкой в руке, осветлен сединой, не той, потлсвшей поздним холодом, а какая бывает в расцвете лет-пропалит белым полымем, будто след из гроз простремленный.

Она обняла его, погладила его голову, ясную под голубым чистым небом. Он уловил глубинную ее тревогу за лаской кропивших глаз.

- Что с тобой?

- Опять он. Был на приеме,- произнесла она как о неизбавимом.

Дементий Федорович привык к внезапным желавииским набегам, вернее терпел и ждал случая, какого-то случая, от которого сгорит и исчезнет это вязучее, как смола, тягостно прилипшее к семье.

Они пошли вниз под старыми ивами, освежившггмн воздух талой сладкой и горькой влагой листьев с осеребренной подкладкой на нежно-зеленых трепетавших плетях. Слева высокой кручей косогор в репейниках, в колючках чертополоха. На самой вершине домик запахнулся вишневым садом, раскрыта калитка на тропку обрывную.

- И что он?- спросил Демеитпй Федорович про Жславина.

- Какой-то кошмар,-о письме Полина Петровна решила не говорить. Зачем? В желавписком не было конца, и он уже расплачивался за свое. Сердце не лгало. Потрясающие удары его выдавали ужас, вселившийся в здоровое тело с жизнью самого подлеца. Но тревогу не скрыла.- Он что-то задумал против тебя,- предупредила она и, отвернувшись, посмотрела на домик на круче. Кто там Живет? Кто? Окошки в желтых наличниках приласкали ее чужим, кажущимся покоем.

- Что он может?- с вспышкой гнева ответил Д?- ментпй Федорович.-Холуи! Изощренный, выученный, хитрый во лжи и притворстве. Так я могу сказать тебе.

А другим? Какие основания? Личные, любовные? Иногда мне кажется, что это моя судьба. Не просто отвлеченное, я так и вижу тот луг в гвоздиках и тебя, Поля. Мы стояли у разных берез - он и я. Ты шла ко мне. Я не забуду его взгляд: как жала свои всадил он в меня. И в то же время что-то другое, невидимое. А в сущности, подлое... Зачем он приходил к тебе?

- С ним что-то стряслось. Подавленное состояние, страх. Я слушала его сердце. Он в ужасе, словно помешанный. Говорил что-то про Внкентия Ловягпна, будто навещает - в окно стучит.

- Все ложь. Внкептнй сгнил в болоте. А Желавину надо разнести слух, что бандит жив.

- Зачем?

- Чтоб опорочить меня. Сбить с пути. Давняя охота, знаешь.

- Но что-то стряслось. Без причины нс может быть.

Возможно, какие-то чувства, а выхода нет. Выходит, угарное.

- Поля, сколько возможностей дать волю чувствам в хорошем. Свою жену забил, теперь подай Митину. Ходит хам в грязных сапогах по чистому полу. Не оставлять же грязь. Вытирай. Вспомни, как следил у нас, и мы ничего. Как-то неудобно делать замечание.

- Вытерла, и ничего,- сказала Полина Петровна.

- За ним. Это доставляло ему удовольствие... И всета!-и в чем-то дело?