Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке

Но вот учеба закончилась, Руссо вновь вернулся под крылышко мадам де Варанес. Несколько дней и всё образовалось. У крестной снова двое "детей", звавших друг друга "братом". Но Жан-Жак не хочет уже заниматься любовью с "мамочкой", он увиливает по любым причинам, между тем, как его "братик" Винценрод помимо хозяйки обслуживает ещё и "старую горничную, рыжую и беззубую, которую мамочка имела терпение держать в доме".

В апреле 1740 г. Руссо отправился в Лион в качестве учителя к г-ну де Мабли. Ему самому ещё неизвестно, что это начало пути к славе, успеху и увы — к несчастьям. Затем Руссо во второй раз приезжает в Париж. И тут ему пофартило: граф де Монтегю, назначенный посланником в Венецию, по просьбе двух дам, де Бюзенталь и де Брюлье, соглашается взять его с собой в качестве секретаря. (На самом деле ему повезло немножко раньше, когда он подружился с Фонтенелем, с Кондильяком. с Мариво и особенно с Дидро).

Весна 1743 года. Жан-Жаку уже тридцать лет. Но его дипломатическая карьера, как и все прежние начинания, не задалась. Де Монтегю вскоре выгнал его, даже не уплатив жалованья. С трудом потом Руссо отсудил заработанное.

За полтора года в Венеции Руссо, помимо увлечения девицей Катанео, дочерью агента прусского короля и интереса к молоденьким певицам музыкальной школы, имел два стремительных романа с венецианскими куртизанками — Падоаной и Джульеттой. Посетив первую и заплатив дукат за пение, которым она услаждала его слух, Жан-Жак уступил и её желанию расквитаться полностью, но зато сразу же так перепугался по возвращении домой, мол, заразился, что вызванный хирург едва его разуверил в дурной болезни.

А второе приключение случилось, во время обеда на борту купеческого корабля. Во время трапезы к кораблю причалила гондола, из которой вышла брюнетка лет двадцати ослепительной красоты, кокетливо одетая и необыкновенно проворная. Она сама села рядом с Руссо и вскоре между едой и болтовней молодая особа, всмотревшись в Руссо, воскликнула: ^Пресвятая дева! Ах, милый мой Бремон, я тебя целую вечность не видела!" и бросилась к нему на шею, прижала страстно губки к его губам и сжала так, что бедный философ чуть не задохся. В нем тоже мгновенно заговорила страсть, тем более, что девица сообщила, мол, Жан-Жак как две капли воды похож на г-на Времена, начальника тосканской таможни, от которого она без ума, но непонятно почему поссорилась и давно не виделась, но сейчас берет на его место Руссо. Нет места пересказывать развитие романа. Они гуляли, заходили в магазины, накупили там множество безделушек (красавице нравилось видеть как дорого оцениваются её ласки). "Расставаясь с ней, я условился на завтра, в котором часу могу опять придти к ней. Ждать её я не заставил. Я застал её дезабилье, известном только в южных странах, которого я не буду описывать, хотя и помню его как сейчас…

Скажу только, что вырез пеньюара и рукава были отделаны розовыми шелковыми помпонами. Это очень оживляло и без того прелестную кожу. Позже я убедился, что это была венецианская мода, и было это так обольстительно, что я удивляюсь, как это она не проникла во Францию. Я и мечтать не мог об ожидавших меня наслаждениях. Я говорил о мадам де Ларнаж с восторгом, с которым и теперь иногда вспоминаю её ласки: но как она была стара, некрасива и холодна по сравнению с моей Джульеттой! Не старайтесь вообразить всю грацию и прелесть этой волшебницы — вы будете слишком далеки от истины. Юные девственницы в монастырях не так свежи, красавицы гарема не так пылки, гурии рая не так пленительны. Никогда ещё подобное наслаждение не было уделом для сердца и чувств смертного. О! если бы я был способен вкусить его целиком и полностью — хоть на одно мгновение… Я его вкушал но без восторга. Я притуплял все радостные ощущения, я их убирал как бы нарочно… Нет, природа не создала меня для наслаждений: она влила в мою нелепую голову этот яд несбыточных желаний, невозможного счастья, к которому вложила стремление в мое сердце".

Оставим подробности, их вы легко найдете в "исповеди". С Руссо произошел не столь уж редкий мужской казус, ну не смог он… Вместо того, чтобы заняться делом, он стал размышлять о несовершенстве жизни, о том, что совершеннейшее создание природы и любви, красавица, между тем всего лишь жалкая проститутка, доступная всякому. Странное дело, Руссо не думал (как с Падоаной) о возможности подхватить дурную болезнь, он философствовал. "Все эти несвоевременные размышления меня взволновали до того, что я заплакал. Джульетта, для которой без сомнения такое поведение в подобных обстоятельствах явилось новостью, на минуту смутилась. Но, пройдясь по комнате и взглянув в зеркало, она поняла — да и мои глаза ей подтвердили это — что виной моей неудачи отнюдь не было отвращение к ней… Ей было нетрудно излечить меня и прогнать мое смущение… Но в ту минуту, когда я был готов лишиться чувств от неги на груди, словно впервые поддающейся ласке и поцелуям мужчины, так невинно свежа она была, я вдруг заметил, что у неё один сосок кривой. И вот я принялся разглядывать, сравнивать, и убедился, что этот сосок неодинаков с другим. Начинаю переворачивать на все лады в голове: отчего может быть кривой сосок?… Уверенный, что это зависит от какого-нибудь тайного порока организма — я решил, что в самом очаровательном существе, какое я мог себе представить — я в сущности держу в объятиях какое-то чудовище, отброс человечества, природы и любви… Я простер свою глупость до того, что заговорил об этом кривом соске… Сначала она приняла это в шутку, и в своем шаловливом настроении наговорила и проделала тысячу вещей, способных заставить меня умереть от любви. Но я продолжал испытывать какое-то беспокойство и не в состоянии был скрыть от неё этого, так что наконец она покраснела, поправила свою одежду, встала и, не говоря ни слова, отошла и села у окна. Я хотел сесть с ней рядом. Тогда она пересела на диван, потом быстро встала и, прохаживаясь по комнате и обмахиваясь веером, сказла мне тоном холодным и презрительным: "Занетто, оставь женщин и изучай математику".

Бедный-бедный невропат, невротик! Ведь он так и не последовал мудрому совету венецианской проститутки. В своей так наэываемой любовной жизни он совершил ещё по крайней мере две большие ошибки: во-первых, спутался с Терезой Левассер, а во-вторых скомпрметировал, поставив и себя в смешное положение, знаменитую возлюбленную маркиза де Сен Ламбера, графиню Софи д, Удето…

Зимой 1744 г., вернувшись в Париж, Руссо обратил внимание на служанку лет 22–23, Терезу Леварсер. на которой в конце концов он и остановил свой выбор. Его ученик Жюль Леметр точно уяснил причины этого почти брачного союза: "Ему нужна была женщина ниже его и социально, и во всех отношениях. Женщина из народа, которая была бы ему обязана благодарностью и не притворялась бы утонченной и жеманной, перед которой ему не надо было бы стыдиться своих физические недугов и нравственных недочетов, и которая давала бы ему необходимый уход и самые интимные заботы: вот почему он и выбрал Терезу. Его гордость — так же, как и его самоунижение, — доведенные до крайности как то, так и другое — и составлявшие нераздельное целое нуждались в служанке — в то время как его здоровье — и в молодости ненадежное, а начиная с тридцати лет почти постоянно плохое — в сиделке. Таким образом, не из душевного величия, а из расчета более или менее сознательного, решился он на этот шаг. И раз привязав себя к вбитому им же колу, он так и остался при нем, очень ясно отдавая себе во всем отчет, но уверяя себя — пока он ходил кругом да около него — что тут-то и есть центр его жизни."

Парадокс, но новая мораль, новая нравственность, нравственность XX века и, возможно, последующих, нравственность, которая во многом определила духовные искания Герцена, Чернышевского, Льва Толстого и, видимо, нас с вами, родилась из угрызений и размышлений именно Руссо. Ведь пятерых своих детей от Терезы Левассер (своих ли?) Жан-Жак всегда был полуимпотент, а последние годы его жизни Тереза открыто жила с ирландским конюхом Джонсоном) он отдал безжалостно в воспитательный дом, то есть сделал их подкидышами, заставив практически повторить свой же путь. С Терезой он выполнял, между прочим, свой же завет, подписав с ней незримый "общественный договор", выполнял данное ей обещание при начале их связи, что он никогда её не бросит, впрочем и никогда официально не женится.