Мифогенная любовь каст (Том 1)

- Эй, Бадай, шо ты мухлюешь?! - крикнул один из парней тому, кто постарше, и парторг подумал: "Кличка-то похожа: Дунай - Бадай! Надо же".

- Ша, Корявый, - тяжелым голосом ответил Бадай. - Братва не мухлюет. Фраера мухлюют. А фартовым на хуя? Закон уважать надо.

Сказав это, Бадай даже не улыбнулся. "Законник", - понял парторг про него. Таким он когда-то (а на деле совсем недавно) представлял себе Откидыша - Колобка, суровым и способным на многое в трудное время. "Вот человек нужный! - размышлял Дунаев, подымаясь в город через Александровский парк. - Такого бы к нам на работу!" В парторге неистребим был дух ор-ганизаторства. Когда он оставался без Поручика, в нем снова воскресал этот дух, воскресало желание вербовать, переубеждать, приобретать сторонников и единомышленников.

Парторг сидел в грязной комнатке на Молдаванке и смотрел не щурясь на тусклый свет лампочки. Неожиданно дверь открылась, и Дунаев вздрогнул. К нему широкими шагами направлялся не кто иной, как Бадай - загорелый, в пиджаке нараспашку, в сапогах.

Дунаев встал и пожал вошедшему руку. "Сильный, черт!" - мелькнуло у парторга.

Бадай ему положительно нравился. Они сели к столу, ребята налили водки.

- За Закон! - громко сказал Дунаев, встав со стаканом и зорко взглянув в глаза Бадая. Тот не отвел глаза, но на какое-то мгновение они расширились от удивления, потом сразу же сузились. Он поднял стакан и кивнул. Все выпили.

- Так шо, воров уважаешь? - положив руки на скатерть, спросил Бадай.

- Если не мухлюют, - не дал ему опомниться парторг. - Но фартовым на хуя мухлевать? Фраера мухлюют. Бадай мигнул от удивления, но и только.

- Пацаны, - негромко, но требовательно обратился он к друзьям, Шоне и Зусману, - айда на кислород, до моциону! Заодно и Сэмэна найдите. Где эта сука запропастилась?

Ребята понимающе мигнули и удалились. Проводив их во двор и закрыв калитку, Бадай вернулся в комнату и застыл па пороге. Дунаев спокойно летал по комнате вокруг лампочки, куря козью ножку и насвистывая что-то себе под нос. Летал он несколько тяжеловесно и неуклюже, но по-настоящему, и настроение от этого, как всегда, поднималось. Он элегантно приземлился перед Бадаем и раскрыл портсигар легким щелчком:

"Закуривай, браток!" Вместо того чтобы вытянуть папиросу, Бадай вытянул из-за пазухи пистолет.

- Да погоди, не горячись! - ласково сказал ему Дунаев. - Все равно этим железом сраным меня не возьмешь. Вот лучше глянь, как от пуль уворачиваться надо!

Тут парторг стал "то кричать, то исчезать", увеличивая обороты, и вскоре замелькал перед ошалевшим Бадаем как бешеный.

Как только парторг остановился, Бадай тут же разрядил в него всю обойму. И снова, как в Смоленске, Дунаев ощутил радость неуязвимости. Он даже захохотал и, повернувшись к Ба-даю спиной, налил стакан водки.

- На лучше, выпей.

Балай бросил пистолет на пол и безумными глазами смотрел на парторга. Машинально он взял стакан и выпил, не отводя глаз.

"Это шок!" - хвастливо подумал Дунаев.

Он подошел к Бадаю и потрепал его фамильярно по щеке:

- Эй ты, пахан, как фамилия?

- Молодцов-Бадаев, - как под гипнозом ответил тот.

- Вот видишь, и молодец вроде, и бодаться горазд, а все воровскими штучками да "законами" ебаными башка-то забита! Сидишь тут, в этой вонючей дыре, а уж немцы на дворе!

Немец придет.

Мы картошку поставим.

Водка стоит на столе.

Немец очки Аккуратно поправит.

Выпет стальной пистолет.

Что же вы, братики

Милые, родные, 

Где же вы были тогда?

Вам бы сражаться

За дело народное,

Славу снискать навсегда!

Немец нарезал

Ножом перочинным

Сало свиное и шпиг.

Трупы бесславных воров

Под овчиной.

Вспомнит ли кто-то про них?

- У нас своя слава, - глухо промолвил Бадай, сев за стол и положив на скатерть сжатые кулаки.

- Да ты што! - вскричал Дунаев. - Пойми ты, дурья башка, что сейчас настоящая война идет! Враг страшный наступает, под ними все живое гибнет! И нам пиздец! Что, думаете, если с ментами воевали, то немцы героями вас сделают? К награде представят, туш вам сыграют? Да они камня на камне от вашего "закона" не оставят! У них закон свой - "орднунг"! Живо на каменоломнях в Баварии окажетесь! Если не всех сразу, в айн секунд, расстреляют или сожгут! Понял? Пиздец всему! И если сейчас всем не объединиться против врага, не одолеть его общими силами, то делить будет нечего! И некому! Понял?

Дунаев изо всех сил ударил но столу кулаком, так что подскочили стаканы. Вслед за этим дверь распахнулась, и в комнату ворвался Сэмэн, взвинченный, с пистолетом наготове. За ним вломились Шоня с Зусманом и Макарон - длинный, тощий парень в кепке и лакированных штиблетах.

- Шо такое?! Хто пулял?! - закричал Сэмэн, поводя вытаращенными, блестящими от кокаина глазами.

- Та ладно, - веским басом сказал Бадай. - Брось шухср, пацаны. Тут пассажир по делу выступает. Садись и слухай!

Все стали успокаиваться, выпили с ходу по стакану водки, положили оружие, приглаживая руками мокрые чубы и челки. Наконец все расположились за столом.

- Всем встать!!! - вдруг заорал страшным голосом Бадай. Инстинктивно все, включая парторга, вскочили, повинуясь командному тону пахана.

А за стеною все играет пианист,

А говорят, он виртуозный онанист,

Играть Чайковского он вроде бы горазд,

И, как Чайковский, он местами педераст!

В самом деле, за стеной кто-то еле слышно играл на фортепиано Чайковского. Бадай широким жестом указал на стол. Стол был накрыт белоснежной скатертью и ломился от яств. В посуде Фаберже лежали салаты и супы, рыба и икра, фаршированные еврейские изыски, включая "сладострастную рыбу Фиш". Сияли кузнецовские тарелки. Серебро вилок и ножей сверкало в свете тусклой лампочки. В китайских фарфоровых пиалах грелись пельмени и кальмары, спаржа и всевозможные соусы и приправы. Мерцали бокалы тончайшего стекла, ловя отблески дорогих белых, розовых и красных вин, стояла туманная водка и темные приземистые бутылки коньяка. Зеленело шампанское, окружая батареей тяжеловесных бутылок огромного жареного поросенка на севрском блюде, утопающею в овощах и зелени. Громоздились горы фруктов. Особые бутылочки с наливками прятались меж ваз и блюд, порождая цветные переливы, бегущие по столу из конца в конец. Впрочем, всего было не рассмотреть на этом бесконечном столе, который, казалось, чудовищно раздался, чтобы вместить все это, умело и со вкусом расположенное на крахмальной скатерти.