Серый - цвет надежды

Все это вместе в первый же год вырабатывает у вас так называемый "зэковский взгляд", который невозможно описать, но, раз его встретив, и забыть невозможно. Друзья на свободе, обнимая вас, ахнут:

- Какие у тебя стали глаза!

А из ваших палачей ни один этого взгляда не выдержит, все будут воротиться, как псы.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

А мы все живем, воюем за право переписки, изучаем каждую былинку на нашем пятачке - вдруг лечебная? Завариваем дикую ромашку, едим дикий тмин... Вот и лебеда поднялась - можно сделать салат. Вот и радость пани Ядвиги - одуванчики! Она со свободы знает, что более полезного растения прямо-таки нет на свете, и часами возится, пытаясь приготовить что-то съедобное. В ход идут и корни, и листья, и цветы. Горьковато, но мы не капризничаем; в этих травах - одна наша надежда. Тем временем родные нам шлют бандероли с медикаментами, и все их администрация отфутболивает назад: "Не положено!" Но нельзя сказать, что от медчасти нет вовсе никакой пользы - нам удается скачать с них штук семь списанных клистиров, и Наташа сооружает из клистирных трубок шланг для поливки наших растений. Она распиливает пластиковые корпуса от шариковых ручек - чем не соединения на стыках? Сколько ведер воды нам это экономит - вернее, не ведер, а усилий, чтобы их дотащить, - трудно даже вообразить. Поливка превращается в одну из самых приятных работ. Правда, шланг достает не везде, но это уже пустяки. Становится все теплее, и мы уже готовимся праздновать Пасху. В два этапа: раньше - католическую, потом - православную. Праздниками наша зона богата, как ни одна семья - два Рождества, две Пасхи... Что ж, так и положено, если на одиннадцать человек - шесть национальностей и четыре религии.

Дежурнячки нам уже успели шушукнуть, что Подуст дорабатывает последние дни, летом ее переведут в Тамбов. Но, конечно, безоблачность на нашем горизонте невозможна.

- Барац, Абрутене, Владимирова, Матусевич, Руденко! На этап!

Говорят, что не в ШИЗО, а в Саранск - в тюрьму КГБ на "перевоспитание". На этот раз мы им верим, потому что Владимирова - в списке. Уж ее-то в ШИЗО не посадят ни в коем случае. И хотя Саранск - тоже не подарок, провожаем их без камня на сердце. Наташу укладывают в больницу. Опять становится тихо в зоне. Честно выполняем подробнейшие Раечкины инструкции по уходу за "лютиками-цветочками", возимся с Нюркой, она привела троих котят. То-то радости! Дежурнячки уже сделали заказы: кому мальчика, кому девочку. Но раньше Нюрка их еще обучит, как охотиться на серую-хвостатую живность, у нее потрясающие педагогические способности. Как ни странно, при всех валящихся на наши головы репрессиях, покушений на Нюрку почти не было. Попробовала Подуст пару раз вякнуть, что нам кошка не положена, но к действиям перейти никто так и не решился. Да и как практически изъять из зоны кошку? Охраны нашей Нюрка опасается: если кое-кто из дежурнячек еще имеет привилегию ее погладить, то никому из офицеров не удается даже близко к ней подойти. Стоит прогрохотать сапогами по коридору - и Нюрку как ветром сдувает. Запретку она, в отличие от нас, игнорирует: поди поймай! А в зоне мы бы устроили такой тарарам, что наша умная киса оказалась бы за два километра, пока администрация разбиралась бы с нами. Что им делать? Палить по кошке из пистолетов? Но в зоне это значит - палить по нам, а вне зоны такое количество заборов, что человеку за кошкой не уследить. Так или иначе, Нюрку не трогали, и она благоденствовала, вылизывая потомство.

Хорошим майским утром я вышла со шлангом поить наши грядки. Остальные были еще в домике, громкоговоритель на соседней зоне молчал, и тихо было до звона. И вдруг через наш забор ловко перекинулся человек в черном. Подошел ко мне. По одежде, по стрижке и главное - по взгляду - зэк.

- Привет. Я Вася.

- Здравствуйте, Вася. Вы откуда?

- С первой зоны (он мотнул подбородком в сторону забора). От тубиков. Слушай, тебя как звать?

- Ира.

- В общем, Ира, я менту триста рэ дал, чтоб он на час-два моего перелаза не заметил. По бабе стосковался. Давай, а?

В предложении Васи на самом деле нет ничего необычного. Мужская и женская больничные зоны - рядышком, два забора да проволочные заграждения. Деньги у уголовников водятся, охрана вся сплошь охотно берет взятки, женщины, как правило, только рады - и сами стосковались, и есть шанс забеременеть. Просто этот Вася, видно, новичок и по ошибке залез не в больничку, а к нам. Объясняю ему, что здесь - политзона.

- Ого, я слышал, но не знал, что здесь. Так ты политичка?

- Политичка, Вася, политичка! Вон видишь этот забор? Там за ним еще один, дальше проволока, а дальше - больничка. Туда-то ты и шел. Дуй, не теряй времени!

- Слушай, ну ее - ту больничку! Давай с тобой, а? Это у вас что? Сарай? Красота!

- Вася, милый, я замужем.

- Ну и что?!

- А то, что мужу не изменяю.

- Ты что?! У тебя какой срок?

- Семь плюс пять ссылки.

- Ну даешь! Да ты верующая, что ль?

- Верующая.

Это объяснение всегда действует безотказно и, главное, доходчиво. Всех остальных моих мотивов Вася попросту не поймет.

- А за что сидишь?

- За стихи.

- Это как? Сама, что ль, сочиняешь?

- Сама.

- Врешь?! А почитай.

- Вася, у твоего мента часики тикают, пока мы с тобой о высоких материях рассуждаем.

- Фиг с ними, пускай тикают. Сроду политичек не видел. Много вас тут?

- Сейчас пятеро, а вообще одиннадцать.

- А другие за что сидят?

- Кто за веру, кто за правозащитную деятельность, кто просто эмигрировать хотел.

- Ну и как вам сидится?

- По ШИЗО в основном.

- Ого! Это за что же? Деретесь?

- Бастуем иногда. Вот нагрудные знаки не носим. А большей частью КГБ над нами упражняется.

- Своих, значит, не закладываете?

- Соображаешь.

- Ну и правильно. Своих закладывать - за падло. Так почитай стихи, а?

- Вася, жалко мне твоих трехсот рублей. Топай на больничку, а останется время - вернешься, тогда поговорим.

- А ты, может, из ваших кого позовешь? У вас тут что, все верующие?

- Не все, Вася, но здесь тебе дела не будет. Уж я-то знаю.

Его убеждает не столько аргументация, сколько моя улыбка: он понимает, что дела, действительно, не будет.

- Ладно, Ириша, я поконал. Я еще приду. У вас тут никто не стучит?

- Есть одна, но сейчас она не в зоне. Из здешних никого не бойся. Но вот если охрана тебя в нашей зоне найдет - не откупишься. Здесь КГБ замешан, так что рискуешь.

- Меня сроду не заметут.

- А сел-то как?

Оба смеемся, и он перемахивает через нужный забор. В доме я о Васе, конечно, не говорю, знаю, что подслушка не дремлет. Интересно, кто он? Вор? Растратчик? Убийца? Кто бы ни был, а соскучился по человеческому разговору. Сижу за машинкой, шью. Стихи сегодня не идут, и я строчу "вхолостую". Пани Ядвига штопает старую лейку - опять протекает. Умение штопать посуду у нас еще от наших "бабушек": запаять нечем, так они придумали забивать отверстие нитками. Игла с ниткой пропихивается туда-сюда, потом она лезет уже с трудом, потом приходится протягивать ее плоскогубцами. Когда дырка заполнена до отказа - остается подрезать с обеих сторон торчащие нитки, и пожалуйста - наливай что хочешь. От воды нитки разбухают и не пропускают ни капли. У нас есть пара штопаных кастрюль - так в них можно даже кипятить воду. В таких мирных занятиях мы проводим около часу, и тут в цех входит пани Лида. Делает мне знак рукой, и мы идем наружу.

- Ирочка, вас какой-то молодой человек спрашивает. Он тут, за поленницей.

Пани Лида истинно по-зэковски невозмутима, только в глазах веселые искорки.

- Побеседуйте, а я посмотрю, не ходят ли дежурные.

И пани Лида отправляется на дорожку, а я - беседовать с Васей.

- Ну как слазил? Все в порядке?

- Какое в порядке! Шкуры эти больничные бабы. Пока я с одной был, две другие позавидовали и поскакали на вахту стучать. Дуры! Я б и им потом не отказал. А так еле ноги унес. Ты с этими дешевками дела не имей - бабы всегда продадут, особенно, которые с "общака". У вас, ты говоришь, не такие?