Накануне

- Почему ж он тогда ушел?

- На случай. Окончательных гарантий все-таки еще нет: рабочие и солдаты еще не... сложили оружия. Стало быть, ни за что ручаться еще нельзя. А с Зенкевичем - головой готов поручиться - они уже сговорились. Весьма вероятно - и со Ставкой.

- Предали? - хрипло спросил Мартьянов. Соколов возмущенно обернулся к нему.

- Как вы можете... даже в мысли! Раз там Чхеидзе и Керенский... В первый момент я вспылил, сознаюсь. Во-первых - у меня характер такой, а главнее всего - я терпеть не могу этого жирного зубра, Родзянко. Но если объективно, Государственную думу сбрасывать со счетов было бы политической ошибкой. Даже в плане восстания. К кому явился этот бравый унтер-офицер Кирпичников, первым приведший роту волынцев в Таврический? Прямо к Родзянке: в его распоряжение, а не в распоряжение Совета.

- Он и в Совет, слыхать, не вошел? - щурясь и усмехаясь, спросил Мартьянов. - Так, так.

Боковая дверь, из сорок первой, распахнулась. Вошел солдат.

- Разрешите доложить. Прибежал сейчас рабочий какой-то, говорит, к винному заводу, что здесь поблизости, народу скопилось - тысячи. Шныряют, говорит, люди, которые... Словом, разбить подговаривают.

Рыжебородый круто свел брови.

- Прапорщик Савелов. Немедленно поднять - из тех, что спят в полуциркульном, - двести человек. К заводу. Занять двор. Если толпа бросится, действуйте оружием без малейшего колебания. Я сейчас приду сам. Вы останетесь за меня, товарищ Мартьянов.

- Расстрел? - Соколов забрал в ладонь черную свою бороду. - Не слишком ли круто, полковник? Это же все-таки народ!

Рыжебородый вместо ответа подтянул туже пояс, оправил кобуру и вышел.

Зазвонил телефон. Иван снял трубку. Голос, по-военному четкий, молодой, прокричал весело в ухо:

- Штаб? Говорит прапорщик Кузьмин с Выборгского шоссе. Самокатчики по второму выстрелу с нашего броневика сдались. Я звоню из их помещения. Казарму заняла дружина с Айваза.

- Потери? - глухо спросил Иван. - Выясните, пожалуйста, кто?

За трубкой - в том конце провода - загудели голоса: должно быть, спрашивает прапорщик. Наверное, так, потому что опять его четкий голос:

- Двое убитых. Сергеев, начальник дружины, и Косьмин. Пятеро раненых. Начальство принял Никита Сизов, за особое боевое отличие. Приказаний не будет?

- Сейчас передам трубку, - угрюмо сказал Иван, знаком подзывая Мартьянова. На сердце большая легла тяжесть: хороший, крепкий, душевный товарищ был Сергеев. И за дружину неспокойно стало. Никита, "зверь из бездны". Неужели надежней, из партийных кого, не нашлось?..

Глава 50

Реставрация Бурбонов

Винный склад удалось отстоять, хотя до самого утра угрозно и глухо гудела у запертых ворот толпа. Она разошлась только на рассвете.

И тотчас почти в штаб позвонили из Петропавловской крепости: на площади появились вооруженные рабочие, они как будто готовятся к штурму, комендант просит, во избежание возможного кровопролития, принять крепость, поскольку дальнейшее сопротивление он считает бесцельным. Рыжебородый выехал немедленно.

Вернувшись через два часа в сорок вторую, рыжебородый не узнал комнаты. Чинно, в высочайше утвержденном порядке, стояли свежеобтертые до блеска - дубовые канцелярские столы: за каждым, блестя погонами и аксельбантами, шелестя обложками еще не заведенных дел, разместились полковники - генштабисты. Несколько франтоватых писарей и две-три кокетливые девицы, с коками набекрень и утыканными гребеночками затылками, уже стучали на машинках. И, раздувая фалдочки округленными движениями упитанных бедер, в обтяжных рейтузах и лакированных сапогах уверенно и весело, как у себя дома, порхали от машинок к начальственным столам и из двери в дверь адъютанты.

Рыжебородый, усмехаясь, оглянул комнату.

- "Водворение порядка"?

Энгельгардт, сидевший за председательским столом, встав, улыбнулся тоже - искательно и злобно.

- Рад видеть... Вы уже в курсе?

- В курсе чего? - спросил, по-прежнему стоя на пороге, рыжебородый.

- Переворот можно считать завершившимся. Последние солдаты генерала Зенкевича разошлись, эшелоны генерала Иванова задержаны... железнодорожниками... Он, впрочем, и не предполагал предпринимать... Совет министров подал в отставку вчера еще. Остается назначить новое правительство.

- А Николай?

- Император выехал из Ставки, но задержался на станции Дно.

- "Император прибыл на Дно"! Это звучит символично.

Энгельгардт переставил пресс-папье на столе.

- Так вот, в связи с этим... вчерашний... так называемый штаб ликвидирован, поскольку его функции, с прекращением военных действий, исчерпаны. Комитет Государственной думы заменил его органом, коему присвоено наименование Военной комиссии, под моим председательством.

Он наклонил - полупоклоном, как вчера, ночью, при представлении аккуратненькую свою голову, и полковники, не вставая, пристукнули шпорами: князь Туманов, полковник Самсон-фон-Гиммельшерн, полковник Романовский, полковник Якубович.

Энгельгардт продолжал, по-прежнему держа голову набок:

- А поэтому разрешите от имени Комитета выразить вам и вашим сотрудникам признательность за самоотверженную работу в ответственнейшие часы и... поскольку, как вы видите, работа нормального аппарата восстанавливается... полковник Андогский просил меня передать, что... Академия ожидает вашего возвращения к обычным занятиям...

Рыжебородый неожиданно рассмеялся.

- Но я и занят, собственно, моим "обычным занятием": оно приняло только другие формы. Впрочем, я сам сообщу об этом правителю дел. Честь имею.

Он поклонился по-энгельгардтовски, наклоном головы вбок, и вышел. Вслед ему звякнули прощально под столом шпоры.

По коридору навстречу шли Иван с Мартьяновым. Мартьянов крикнул еще издалека:

- В штабе были? Видели, что там деется?

- Видал, - кивнул рыжебородый. - Реставрация Бурбонов: так в истории подобные случаи записываются.

Иван нахмурился: слова были непонятные, иностранные, а непонятными словами говорить с человеком - неуважение. Он спросил поэтому неласковым голосом:

- Вы теперь куда же?

- А вы? - ответил вопросом на вопрос рыжебородый и посмотрел на Мартьянова.