Рудин

видеть... я не мог дождаться завтрашнего дня. Я должен вам сказать, чего я не подозревал, чего я не сознавал даже сегодня утром: я люблю вас. Руки Натальи слабо дрогнули в его руках. - Я люблю вас, - повторил он, - и как я мог так долго обманываться, как я давно не догадался, что люблю вас!.. А вы?.. Наталья Алексеевна, скажите, вы?.. Наталья едва переводила дух. - Вы видите, я пришла сюда, - проговорила она наконец. - Нет, скажите, вы любите меня? - Мне кажется... да... - прошептала она. Рудин еще крепче стиснул ее руки и хотел было привлечь ее к себе... Наталья быстро оглянулась. - Пустите меня, мне страшно - мне кажется, кто-то нас подслушивает... Ради бога, будьте осторожны. Волынцев догадывается. - Бог с ним! Вы видели, я и не отвечал ему сегодня... Ах, Наталья Алексеевна, как я счастлив! Теперь уже ничто нас не разъединит! Наталья взглянула ему в глаза. - Пустите меня, - прошептала она, - мне пора. - Одно мгновенье, - начал Рудин... - Нет, пустите, пустите меня... - Вы как будто меня боитесь? - Нет; но мне пора... - Так повторите по крайней мере еще раз... - Вы говорите, вы счастливы? - спросила Наталья. - Я? Нет человека в мире счастливее меня! Неужели вы сомневаетесь? Наталья приподняла голову. Прекрасно было ее бледное лицо, благородное, молодое и взволнованное - в таинственной тени беседки, при слабом свете, падавшем с ночного неба. - Знайте же, - сказала она, - я буду ваша. - О, боже!- воскликнул Рудин. Но Наталья уклонилась и ушла. Рудин постоял немного, потом вышел медленно из беседки. Луна ясно осветила его лицо; на губах его блуждала улыбка. - Я счастлив, - произнес он вполголоса. - Да, я счастлив, - повторил он, как бы желая убедить самого себя. Он выпрямил свой стан, встряхнул кудрями и пошел проворно в сад, весело размахивая руками. А между тем в сиреневой беседке тихонько раздвинулись кусты и показался Пандалевский. Он осторожно оглянулся, покачал головой, сжал губы, произнес значительно: "Вот как-с. Это надобно будет довести до сведения Дарьи Михайловны", - и скрылся.

VIII

Возвратясь домой, Волынцев был так уныл и мрачен, так неохотно отвечал своей сестре и так скоро заперся к себе в кабинет, что она решилась послать гонца за Лежневым. Она прибегала к нему во всех затруднительных случаях. Лежнев велел ей сказать, что приедет на следующий день. Волынцев и к утру не повеселел. Он хотел было после чаю отправиться на работы, но остался, лег на диван и принялся читать книгу, что с ним случалось не часто. Волынцев к литературе влечения не чувствовал, а стихов просто боялся. "Это непонятно, как стихи", - говаривал он и, в подтверждение слов своих, приводил следующие строки поэта Айбулата:

И до конца печальных дней Ни гордый опыт, ни рассудок Не изомнут рукой своей Кровавых жизни незабудок.

Александра Павловна тревожно посматривала на своего брата, но не беспокоила его вопросами. Экипаж подъехал к крыльцу. "Ну, - подумала она, - слава богу, Лежнев.." Слуга вошел и доложил о приезде Рудина. Волынцев бросил книгу на пол