Побежденные

Через несколько дней большая партия заключенных - главным образом мужчин - была отправлена из лагеря на грузовиках; на следующий день еще одна уведена пешим строем. Говорили, что двигаются в направлении железнодорожной станции. Остались самые "никчемные", как шутя выражалась генеральша Панова, - не имеющие никаких ценных специальностей.

Через день или два на рассвете прозвучал клич:

- Собирайся на отправку, складывай вещи, не канителься!

В опустевших бараках зашевелились полубольные шаркающие старухи, взятые за происхождение или чиновных мужей и переговаривавшиеся между собой на безупречном французском языке.

- Торопитесь, бабки, торопитесь! Лагерь становится сейчас на дезинфекцию! Торопитесь, белогвардейские подстилки! - скалил зубы молодой конвойный, проходя между нар. - Упаковала, что ли, своих сосунков, красотка? Молока опять? Да я бы, может, и принес, но уж очень ты несговорчива - занятого человека битый час у ворот зря торчать заставила. Поклонись теперь Федьке - он подобрей меня.

Ася с пылающими щеками молча пеленала Сонечку.

- Не волнуйтесь, деточка! Чего и ждать от такого хама. Лучше не отвечайте вовсе, - шепнула Панова, натягивая рейтузы на Славчика. - Доедем и без молока - везут недалеко. Игнатий Николаевич сам слышал, как шофер говорил, что запасного бензина ему не потребуется.

Высадили часа через два в небольшом городке.

Когда партия стояла около грузовиков на дворе перед длинным зданием местного гепеу, один из начальников, с нашивками, в папахе, вышел из здания на крыльцо и провозгласил:

- Ага! "Соэ"! Сколько тут этих "соэ"?

Произвели поименную перекличку, сдали и приняли под расписку, - и грузовик с несколькими гепеушниками на нем запыхтел и повернул обратно.

- Товарищ начальник, разрешите задать вам один вопрос,- обратился тогда к человеку в папахе старый улан. - Что такое "соэ"?

Ответ был очень глубокомыслен и вразумителен:

- "Социально опасный элемент". Как же вы, гражданин, не знаете, что собой представляете?

- Никто не оповестил меня о перемене моего звания: в Соловках меня относили к "роэ", и это означало: "рота отрицательного элемента", - ответил улан.

- Молчать! - крикнул человек в папахе, уловив насмешку в звуке этого спокойного голоса.

Мужчин отделили и увели в здание, а женщин после повторной переклички объявили свободными - с обязательством являться на перерегистрацию два раза в месяц. Ворота открылись, и женская часть "соэ" оказалась посередине улицы под медленно падающими со свинцового неба снежинками.

Вещи великодушно разрешили оставить на пару суток в гепеу. Предполагалось, что за эти сутки ссыльные подыщут себе помещение.

- Vais que donc faire? Oh, mon Dieu!* - пролепетала бывшая смолянка, уже седая, прозванная между ссыльными Государыней за то, что она каждые пять минут углублялась в воспоминания, неизменно начинавшиеся словами: "Когда покойная Государыня Императрица приезжала к нам в институт..." Речь свою Государыня постоянно пересыпала французскими фразами, и это, в соединении с валенками и деревенским платком, производило весьма странное впечатление.

* Но что же делать? О, Боже мой! (франц.)

- Ничего, ничего! Никогда не надо отчаиваться! Хуже, чем было, не будет, - бормотала в ответ оптимистка Панова, считавшая своей обязанностью поддерживать бодрость в маленьком отряде, как это делал когда-то ее муж в своем.

- Гражданочка, а гражданочка! - закудахтала в эту минуту крошечная старушка из местных жительниц, которая остановилась с двумя ведрами на коромысле против ворот гепеу, созерцая торжественный выход "соэ". - Ты, что ли, гражданочка, крестьян мутишь? Видать, из господ, а мне сын-партиец сказывал, что бывшие господа на саботаж, мол, сегодня подбивают и отравляют наши колодцы...

- Я, я, как же! Во всех бедствиях виновата я, - ответила Панова, с трудом волоча больные распухшие ноги. - Софья Олеговна, агу! Самое страшное уже позади, - и, подхватив под живот худую, как скелет, кошку, перебежавшую ей дорогу, немедленно присоединила ее к "соэ".

Все пространство вокруг наполнилось медленно падающим снежным пухом.

Глава восемнадцатая

Надежда Спиридоновна наконец устроилась более или менее сносно: на деньги, высланные Микой за продажу гравюр, она поставила в своей комнате печурку, а на те, что получила за продажу каракулевого сака, вставила вторые рамы и запаслась дровами.

Тимочка был здоров и тоже очень доволен печкой; клопов и тараканов в этой избе не было

(в противоположность предыдущей, из которой они бежали), мужчин тоже, к счастью, не было! Хозяйка попалась женщина тихая, честная и аккуратная; она мыла Надежде Спиридоновне пол по субботам и безотказно подавала ей утреннее молоко. Картошка и керосин у Надежды Спиридоновны были заготовлены на всю зиму; длинные нити хорошеньких боровичков, собственноручно собранных в ближайшем лесу, висели около печки рядом с такими же нитями луковиц; порядочная сумма денег осталась еще нетронутой. Таким образом, предстоящая зима Надежду Спиридоновну не слишком пугала, и она уже начала надеяться, что мытарства ее кончились... И вдруг - неожиданное осложнение!..

В этот злополучный день она вышла прикупить себе около булочной хлеба не раньше не позже, как за час до своего обеда; в Заречной слободе на перекрестке - там, где был сложен тес, - сидели на досках несколько женщин с котомками; одна из них, совсем еще юная, подняла в эту минуту голову...

"Какое одухотворенное лицо у этой девушки!.. Кого она мне напоминает? - подумала Надежда Спиридоновна, оборачиваясь, чтобы взглянуть еще раз на этот прозрачный лоб, длинные темные ресницы и иссиня-серые глаза, которые как будто бросали тени на нежные веки. - Ах, Боже мои! Да ведь это молодая жена Олега Дашкова - поручика Его Величества лейб-гвардии кавалергардского полка! Как она изменилась!.."

В первую минуту Надежда Спиридоновна обрадовалась встрече; ей представилось, что Ася приехала по поручению Нины и привезла ей денег, масла и сахару; поэтому, когда Ася бросилась к ней, она почти нежно обняла ее и поцеловала; тотчас, однако, выяснилось, что ситуация иная в корне: помощи ждут от нее, от Надежды Спиридоновны, и отказать немыслимо - все эти женщины в самом безвыходном положении, и все ее круга: фамилии, французские фразы и упоминания о Государыне Императрице не оставляли сомнений! Если бы ее окружили деревенские женщины, она, не церемонясь, разогнала бы их, но светский такт насчастной генеральши, эти деликатнейшие уверения и извинения, эти "Entre nous soil dit"* и "Vous aves raison, chere amie"** обезоружили старую деву. Она повела к себе завшивленных и голодных дам. Никогда еще в жизни человеколюбие Надежды Спиридоновны не поднималось до такого пика!