Касимовская невеста

ая несколько дней в душных хоромах, жадно впивала в себя воздух, и в первую минуту даже голова у нее закружилась.

Долго ехали молодые люди не говоря ни слова, только Дмитрий не отрываясь глядел на Фиму. Тревога всех этих последних дней, нежданные события поглощали все его мысли. Конечно, он постоянно думал о Фиме, но не думал о своей любви к ней. Теперь же, в первый раз после того вечера, когда она его поцеловала, он снова почувствовал, как страстно ее любит. Он глядел на нее и хотя видел одни только ее глаза, так как лицо все было закутано, но и по глазам этим, взглядывавшим на него нежно и ласково, чувствовал, всем сердцем чувствовал, что счастье близко, что все ужасные события последних дней не только не уничтожили этого счастья, а напротив, приблизили его. Только как она печальна.

– Ты все грустишь, Фима, – тихо сказал он, – развеселись; мало ли какое горе бывает, да оно проходит. Нечего гневить Бога, все авось уладится, Раф Родионыч с Андреем совсем поправились. Вот поедем в Касимов, злодея словим, а там и заживем все благополучно. А того, что разграбили, чего жалеть-то! дело наживное, все вернется.

– Я не горюю, Митя, – отвечала Фима. – А все у меня как-то странно на сердце. Да и сам понимаешь, страху-то, страху сколько! Мне вот каждую ночь этот зверь снится… Ведь не будь тебя – что было бы теперь со мною! Митенька, голубчик ты мой, как мне и благодарить тебя, я не знаю!…

Она невольным движением прижалась к нему и положила ему на плечо свою голову. Сердце его забилось шибко, краска алая по лицу разлилась.

– Не за что благодарить тебе меня, – прошептал он обрывающимся голосом. – Не бежать же мне было, видя вас в опасности. Да и что бы со мною поделалось, кабы я не осилил проклятого да не связал бы его! Подумать страшно. Кабы захватил он тебя, так я, хоть и грех великий, – кажись, на себя руки наложил бы…

– Ах, что ты говоришь, полно! – перебила Фима.

Но он ее не слушал, он продолжал обрывавшимся голосом:

– Фима, и всей-то жизни моей, пока ты живешь да счастлива, а случись с тобою что-нибудь неладное, так и мне пропадать. Нельзя мне жить без тебя, уж так ты люба мне, уж так люба… да что… разве словами сказать это!…

– И ты мне всегда мил был, как брат родной, голубчик! – тихим, но твердым голосом проговорила Фима и еще сильнее к нему прижалась. – А уж теперь, теперь, Митя…

Ее голос оборвался, и вдруг она заплакала.

– Так ты меня любишь? Фима, голубка, ты хочешь быть моею женою?

Она отшатнулась, ее слезы высохли, и несколько мгновений она молчала.

– Женою?! – наконец шепнула она. – Да я твоей холопкой готова быть за то, что ты для меня сделал!

– Ах, оставь ты это, – отчаянно крикнул Дмитрий, – а то и впрямь меня не любишь. И если ты говоришь так, если ты согласна быть моею только потому, что я отнял тебя у злодеев, да и не я один отнимал-то, Настасья Филипповна с Пафнутьевной больше моего потрудились, – так мне тебя не надо – Бог с тобою!

– Что ты, Митенька, милый мой, что за речи нескладные?! – испуганно