Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке

Обратный путь прошел в обоюдном молчании. Каждый, вероятно, думал о своем.

В подобном сумасшествии тихом прошло трое суток. Для Вадима они слились в одну нескончаемую ночь с прослойками редкого света: выводов в туалет, причем, если его просьба оказывалась ложной (а он пытался по первости разнообразить "досуг"), его нещадно избивали; единственным удовольствием и развлечением была еда: поили его дважды в день, видимо, водой из-под крана, в которой хорошо чувствовался запах хлора, кормили один раз — полуфабрикатным супом "быстрого приготовления", заливая кипятком вермишелевое содержимое пластикового стаканчика и вливая ещё неостывшее месиво в рот пленника, стряхивая клейкие остатки на кожу лица, и потом долго эти мучные "черви" сохли и раздражали пленника, пока и в этом он тоже не начал находить своеобразное удовольствие, стряхивая присохшие комочки подергиваниями лицевых мускулов. Судя по реакции хозяина, который взял за правило беседовать с ним тоже раз в сутки по кончании своей роскошной трапезы, Вадима никто нигде не искал.

Действительно, с отцом своим он не виделся порой неделями и даже месяцами, перезваниваться у них также не было обычаем, на службе последнее время тоже было как бы свободное посещение трудового места и можно было неделю-другую не бывать на работе без всякого документального оформления.

Во время душеспасительных бесед на него особенно не жали, дескать, куда ты денешься, все равно деньги заплатить придется, а содержание его (то бишь суп "быстрого приготовления") почти ничего не стоил, не говоря уже о воде из-под крана. Гораздо лучше кормили собак, охраняющих виллу, в чем Вадим смог убедиться своими глазами во время нечастых передвижений по особняку.

Ему даже не нужно было притворяться сломленным, он действительно пал духом, ослаб от недоедания и тяжких раздумий, безуспешно пытаясь выработать верную тактику поведения и планы возможного освобождения из плена. Веры в ведущиеся милицией розыскные мероприятия, а тем более во внезапный налет ОМОНа или что-то ещё сверхъестественное, у него не было.

На третий день, получив очередной нокаут после неосторожного слова, Вадим неожиданно для себя заплакал и стал почти по-детски канючить:

— Ну что вы от меня хотите? Ладно, я согласен отдать вам квартиру, но ведь там кроме меня прописан ещё и отец, который живет там безвыездно и фактически именно он владеет квартирой. Звонить ему вы мне не даете, видимо, боитесь, что телефон прослушивается милицией или он сам обратится сразу же в органы после моего звонка. Похищать ещё и его вам, как мне кажется, нелепо, ибо сразу же пойдут заявления о розыске от его соседей и знакомых, беспокойство друзей (он же в отличие от меня человек чрезвычайно компанейский), к тому же он не ведет, как я, разъездной образ жизни. Да вы и сами всё прекрасно понимаете, иначе бы он давно был бы доставлен сюда же, якобы по моему вызову. И оформление документов на владение квартирой процедура непростая, поэтому мне надо увидеться с ним лично, пусть даже и в присутствии ваших людей. Только при личной встрече я может быть смогу уговорить его расстаться с квартирой ради меня, ради жизни единственного сына, его наследника.

— Вот это молодец, наконец-то соображать начал, — восхитился седоголовый. — Давно бы так. У себя только время отнимал, у нас у всех время отнимал, а все очень просто оказывается можно решить. Отдашь квартиру, вообще кунаками станем. Татьяну тебе пришлю на неделю, подарю, а попросишь — на всю жизнь, если только содержать её сможешь. Она — баба занятная, с огоньком, всякие фокусы умеет по женской части, только слишком брюлики любит, разные камушки опять же, золото… Вот и муж её, бедный, заигрался, он ведь партнеров общих обмануть попытался, чтобы заработать побольше, в том числе и ей на подарки. перегнул палку и мою честь затронул, я ведь за него в свое время поручился и тоже как бы партнером был. Люди ведь как думают: скажи мне кто твой друг и я скажу кто ты. Какой слуга, такой и хозяин. А я наоборот все по совести люблю, все — по закону. Мне лично чужого не надо. Так что давай, поешь, приведи себя в порядок, чтобы отца не пугать, и поезжай. Твой отец — мне недавно звонили — уже сходил по магазинам, сейчас наверное "Санта-Барбару смотреть будет, ты как раз к окончанию фильма подъедешь. Но смотри у меня — без фокусов, лягавым не настучи, мои люди тебя и отца твоего тогда везде достанут, заруби себе на носу

Вадима впервые за все время заточения покормили по-человечески: дали закуску, обед из трех блюд и налили целый фужер армянского коньяку, правда, последний был явно поддельным, в нем даже чаинки плавали, как мухи, но все равно выпитый алкогольный суррогат поднял настроение и придал бодрости. Потом он побрился электробритвой (безопасную ему не доверили, хотя Вадим и заявлял, что бреется только лезвиями), принял душ, особенно тщательно растирая плечевые и локтевые суставы, пролежней от наручников, к счастью, не было, но круговые красные, словно обожженные полоски не смывались ни мылом, ни горячей водой. Ему даже отыскали чистые трусы и рубашку взамен пришедших в негодность, вернули пиджак и бумажник (ни денег ни документов, естественно, не было, но их пообещали вернуть впоследствии). Странно, что потайной карман пиджака, где лежало заветное удостоверение, не вспороли, видимо, похитители не могли и предполагать подобной предусмотрительности владельца (партбилет за ненадобностью Вадим давно держал в гардеробе среди других малонужных, но на всякий случай сохраняемых бумаг).

В гараже их поджидал все тот же черный "Джип-Чероки". Вадима посадили сзади одного, сопровождающий охранник сел спереди. Их никто не провожал. Когда машина выехала за ворота, последние автоматически захлопнулись.

Через десять минут они уже мчались по Ленинскому проспекту, и тут Вадим неожиданно для себя реализовал один из вариантов плана освобождения, пожалуй, самый безумный: когда джип разогнался после очередной остановки у светофора, он в истеричном исступлении перевалился между спинок передних сидений, вцепился мертвой хваткой в руль и резко повернул его вправо с нечеловеческой силой, машину занесло, она вылетела на траву газона, буквально через несколько метров правой передней дверцей вмялась в мачту городского освещения, сидевший справа охранник был раздавлен между обшивкой машины и сиденьем, но своим телом он самортизировал и смягчил удар для Вадима; сидевший слева водитель вылетел в раскрывшуюся левую дверцу и попал под колеса летящих следом автомобилей, не прожив при этом и пары секунд; Вадима развернуло ногами вперед, заставив совершить вынужденное сальто, удивительно, что он не сломал себе при этом позвоночник, и выбив туфлями лобовое стекло, он, совершив кульбит, вылетел над капотом и мягко приземлился на поросший мелким кустарником боковой газончик, умудрившись упасть на спину без повреждения, благодаря все тому же кустарнику, если не считать многочисленных царапин, о чем он узнал только на следующий день.

Он даже не потерял сознание, только как бы вывихнул его, конечно, был в шоке, запомнив из происходящего только удивленные возгласы:

— Какой счастливчик, вы только подумайте!

— Видно, в рубашке родился!

— Как же это их угораздило?

В машине "скорой помощи" он обратился к медикам:

— Мне срочно нужно в милицию.

Ответом было:

— Лежите спокойно, больной. Не говорите. Сейчас приедем в больницу. (А в сторону: "У него сильный посттравматический шок, он бредит").

Когда его на носилках доставили в приемное отделение, он снова обратился к дежурному врачу:

— Я — сотрудник ФСБ. Срочно сообщите об этом в милицию. Документы зашиты у меня в пиджаке.

Уж тут-то ему почти поверили, а когда нащупали плотный квадратик за подкладкой пиджака, поверили на все сто процентов, достали документ и уже суховато, как бы официально успокоили, что всё в порядке, что органы не только извещены, но и давно сами знают о происшествии и он действительно сам слышал обрывки телефонного разговора врача с каким-то крайне ответственным лицом, пока не потерял сознание.