Дневники и записные книжки (1909)

[7 ноября.]

Не только 6-е, но и 7-е — нынче.

Вчера утром получил прекрасное письмо от Полилова о Г[енри] Дж[ордже] и отвечал ему и еще что-то приятное, — педагогика Т[олстого] по-болгарски. Поправлял Рекрутов. Вышло и порядочно. Вечер тоже занимался поправками письма Полилову и Рекрутами. Нынче оч[ень] дурно, беспокойно спал. Тревожные мысли. Неприятно отсутствие открыто[сти] и правды в отношениях с людьми. Но понял, что всё это физическое недомогание. Да, вчера утром был тяжелый студент проситель из Киева. Трудно было, но надо было лучше, душевнее обойтись. Сегодня опять поправля[л] письмо Полилову, прочел и написал письма и начал поправлять сон.

Ездил верхом с Сашей, ложусь спать перед обедом. Это к 7-му. После обеда читал Горького, слабо. Нет главного -чувства меры, — знаменатель велик.

Оч[ень] хорошо спал и от этого бодр. Возвращаюсь с гулянья, женщина хорошо одетая, просит помощи, сказал, что обыкновенно, предложил 5 к[опеек], она взяла и ушла. Вместе с женщиной оборванный до последней степени нестарый человек в ботинках. Спросил, кто? Был газетчик, сослан за «распространение нелегальной литерат[уры]». — Пьете? — Пил немного. — Просит книжек. Грамотный? — Как же. — Я дам посмирнее каких, а то опасно.

— Я не боюсь.

— Да, я думаю, вам тюрьма не страшна.

— Чего страшного мне. Лучше в тюрьме, чем так.

— Да, жалко вас. Сколько пострадало за революцию. А ведь ясно, что ничего нельзя было сделать.

Говорю, что обыкновенно: что в самом народе, в нравственно религиозн[ой] жизни, в отказе от участия в насил[ии], в солдатстве. Всё в самом себе. А силой не возьмешь.

— Не теперь, так после ког[да]-нибудь.

— Нет, не равны силы. Там милиарды денег, мильоны войск, а у вас что? Победит одно: нравственно религиозная жизнь.

— Да, это так. Бранят, бранят правительство и богачей, а сами только о том и думают, как бы побольше схапать, где и как попало.

— Вот то-то, говорю я. А как жалко мне вас. Вдруг отвернулся, закрыл глаза рваным рукавом и зарыдал и долго не мог повернуться ко мне.

Пока говорил об общем, он был спокоен, осуждал, рассуждал. Но как только он почувствовал сострадание к себе, он сознал себя, какой был и что теперь, и не выдержал.

Много писем, поправил «Песни на деревне» и Сон. Порядочно. Ездил верхом с Душаном. Неприятна неискренность.

Ложусь спать перед обедом.

Вечер читал Горького. (Зачеркнуто: Интересно) Знание народа черносотенного, прекрасный язык, т. е. гово[р] людей. Но совершенно произвольная, ничем не оправдываемая психология, т. е. приписыванье чувств, мыслей своим лицам — и всё больше героическая, и потом среда исключительно безнравственная. Притом рабское уважение перед наукой.

Вчера, 9-го. Ходил по саду, потом оч[ень] много относительно писал Сон и письма. Сон мож[ет] быть не дурен. Приятно с домашними, спокойно, любовно. Всё интерес к мнению людей не могу победить. Ездил с Душ[аном] в Телятинки. Говорил с Алексеем об убийстве человека. Менее интересно, чем ожидал. Сон, обед, чтение Горько[го]. Сегодня проснулся в 6-м часу и много хорошо думал и от того ничего не писал. И не дотрогиваюсь до бумаги. Только письма. Теперь позавтракал, еду к М[арье] А[лександровне]. Записать: Да, посмотрел Дет[скую] Муд[рость], не дурно.

1) Движение может быть только, когда есть что-либо недвижущееся, в покое. Движение есть нарушение покоя естественного положения, — Также и вещество. Понятие вещества

возможно только, когда есть что-либо невещественное, сознаваемое. Вещество есть нарушение сознаваемого естественного состояния сознания. Не хорошо. Надо еще обдумать.

2) Трудно любить обижающих нас, но я понимаю, что можно, и иногда могу, но почти невозможно, для меня по крайней мере, любить самодовольных, гордых людей.

3) Потом записано к речи Орло[ва] в Сон.

4) К Дет[ской] Мудр[ости] о патриотизме, разговор больших и потом спор и драка детей, чей сад лучше.

Хорошо ездил. Приятно у М[арьи] А[лександровны]. Дома вечер кончил читать Горького. Всё воображаемые и неестественные, огромные героические чувства и фальшь. Но талант большой. И у него, и у Андр[еева] нечего сказать. Им бы надо писать стихи или то, что и выбрал Андр[еев] — драмы. В стихах спасет допускаемая неясность, а в драме обстановка и актеры. То же было у Чехова, но у него есть комизм.

Вечером было неприятно, и я напрасно не высказался о Кавказском Пл[еннике] и Полик[ушке], чтобы отдать их в общ[ую] пользу.

Спал хорошо до 5, потом бессонница, к утру заснул. Прекрасно гулял. Но работы нет. Думаю о статье о безработных с предложением учредить помощь им. Хорошо бы. Но нынче ничего не мог писать. Только кое-какие письма ответил.

Не скажу, чтобы дурно было на душе, но нет того ясного, радостного чувства сознания своей духовной жизни. И как всегда при этой слабости, всё тревожущая забота о суде людском. Записать:

1) О числе, об единице. Что такое единица, один??? Откуда это понятие? Оно кажется самым ясным, а оно самое необъяснимое. Если я говорю: один, одно кресло, перо, то я говорю про..... Не могу ясно выразить. После. Одно, что хотел сказать, что понятие одного возник[ло] из сознания себя одним среди бесконечного.

2) (Ко Сну) «Мы отстали». Слава Богу, что отстали, т. е. народ отстал, не развратился еще и, может, вы[ве]дет нас, развращенных уже, на верную, спасительную дорогу всеобщего равенства, при к[отором] только возможна любовь. Этого-то нам — высшим, «образованным» — и не хочется, и мы всячески стараемся не выходить на эту дорогу, а напротив, оставаться в прежнем положении и развратить народ и школами с «зак[оном] Божии[м]», и наукой, и главное, двумя китами, каждый по 700 милионов, одно прихода — кабаки, другое расхода — солдатства. Собираем доход с развращения, приучения к пьянству и расходуем его на приучение к убийству. Важно не то, что обирают народ, важно то, что развращают его.

Из записной книжки: (Дальнейшее, кончая: доступное человеку сознание внесено в тетрадь Дневника переписчиком.)

1) Нет такого Бога, который мог бы исполнять наши требования, есть только такой, требования которого мы должны исполнять.

2) Не то, чего я хочу, а то, чего Ты хочешь. Перед Богом. Хочу жить с Тобою не для себя, а для Тебя.

3) Вся тайна в том, что есть нечто непреходящее, соединенное с временем и пространством; нечто это — сознание; (Сравнение с человеком книги буддиста.) Нечто неподвижное, соединенное с подвижным — сознание. Сознание сознания есть любовь.)

4) Мне кажется, что сознание началось при рождении. Но это неверно: началось соединение неподвижного сознания с известным подвижным, отделенным пространством предметом, но сознание вне времени и потому не могло начаться, так же как не началась река, когда на ней поставили мельницу, началась мельница. И потому дело жизни уйти в сознание, самое глубокое, доступное человеку сознание.

Всё это неясно, п[отому] ч[то] не пересмотрел. Два дня пропустил. Так дурно себя чувствовал и чувствую.

Пропущено 12 и 13. Нынче

14 Нояб.

12. Ничего особенного. Написал довольно много о безработных. Едва ли что-нибудь выйдет.

Приехала Таня. Оказывается, что Полипов это она. Она оч[ень] была приятна. Письма, много хороших. Слабое состояние. Но начинаю привыкать помнить о том, что живу перед Б[огом]. Вечером играл в карты. Прекрас[ный) рассказ Сони о спасении девушки на Ходынке и М[арьи] А[лександровны] о Фед[оте] Март[ыныче]. 13-го. Ничего не писал, только письма. Но чаще и чаще вспоминаю, что нужно. Умственно слаб, душевно не слаб. Письмо от Ч[ерткова] о двойственности. Нынче, 14, отвечал и другие письма. Вчера б[ыл] Буланже и очень приятен, и прекрасно о Ми-Ти. Таня нынче уехала. С утра был бодр, а теперь оч[ень] слаб. Иду завтракать.