Христос пришел

Селин с унынием вздохнул.

- Кстати, - вспомнил Вадим Андреевич, - впрочем, почему кстати? Сынок Есипова тут, ты его тоже знаешь, - язвительно искривил рот Вадим Андреевич.

- Знаю, звонил, - произнес Селин. - В займы просил.

- И дал?

- Дал.

- Сколько?

- Десять тысяч франков.

- Ого-о!.. А ведь не отдаст, скотина, - захохотал Марков.

- Не отдаст, - спокойно согласился Селин.

- Ну, тараканы!.. Получается, что-то вроде дани собирает?

- Получается... не он один.

- Димка Есипов написал в записках своих, - вспомнил Вадим Андреевич, - что есть в человеке орган - совесть. Не у всех. Она может человека до самоубийства довести, если жизнь не совпадает с совестью. А мы живем только потому, что у нас этот орган атрофировался.

- Ты просто голоден, - Селин поднял голову и мрачно посмотрел на Вадима Андреевича. - Накормили бы тебя, пригрели, рюмашку водочки поставили бы - и нет твоей суеты. В гэбэ все-таки дураки сидят. Подкинули бы тебе работенки, ты бы насытился - и конец разговорам... Здесь я это понял. - Селин откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. - Жратвы полно, по видюшнику киношку любую, баба нужна - пожалте. И никаких вопросов и криков. Прислушаешься: только чавканье да чмоканье. За деньги и ради денег можно все.

- И мир состоит только из прохиндеев, более или менее талантливых, с иронией заметил Вадим Андреевич. - А идеал для подражания - Валерка Есипов.

- Поди да убедись, - пожал плечами Селин.

На минуту воцарилась тишина. Вадим Андреевич снова сделал несколько шагов по комнатке, нечаянно зацепился ногой за легкий деревянный стул с желтым сетчатым сидением. Стул с грохотом упал.

- Пятьсот франков, - проговорил Селин.

Вадим Андреевич наклонился, поднял стул и поставил в сторону и, отдышавшись, сказал:

- У меня последнее время ощущение, что скоро умру. Иногда проснусь и накатывает: холод, пелена тьмы, мысль, что умру. На фронте такое было. Ты должен знать. Вот и у меня... Поэтому и ухватился за идею приехать сюда. Часто думал об этом. Тянуло. А тут взялись организовать. Почему-то должен был увидеть тебя. Не знаешь, почему? - спросил Вадим Андреевич и увидел, что Селин побледнел, лицо его стало неприятно серое. - Все-таки судьба свела нас не ради пустяка. С той поры вон как вас перекрутило... Да, вспомнил, - оживился Вадим Андреевич. - Ублюдок этот, Валерка, мне свои версии смерти Христа рассказывал. Что расчет все. Или Христос, или его ученики что-то вроде спектакля специально придумали да хотели поживиться на нем. В общем , чушь в стиле стукача. Так вот, уверен, что Христос чувствовал и предвидел смерть и знал, что это очень важно. Я тоже чувствую. Конечно, не сравниваю себя с ним. Но, может, так наступает у каждого, словно предупреждение, напоминание. О чем?.. Надо понять.

Вадим Андреевич остановился у окна. В разрыве облаков мелькало весеннее голубое небо, казалось, ветер нес тепло, яркий свет жаркого солнца.

- В общем, ладно. Свиделись и все. Пойду я.

Вадим Андреевич отказался от предложения Селина подвезти его к гостинице. Они сухо попрощались. В одиночестве Вадим Андреевич спустился вниз и вышел на улицу.

Довольно долго он брел к гостинице, разглядывая чужой город, чужих людей... Больше он не звонил Селину и не думал о нем.

Оставшиеся дни до отлета в Москву пролетели мгновенно. На аэродром Марков ехал, стараясь отъединиться от болтовни туристов-попутчиков, больше молчал и с печалью осознавал, что возвращение похоже на погружение в тягостную и тяжелую трясину.

На аэродроме увидел Валерия Есипова. Впрочем, встречи с ним уже не удивился. Тот тоже не скрывался, а сначала поглядывал настырно из далека, медленно сокращая расстояние между ними. Лицо у Есипова было премерзкое. Он пучил белесые выцветшие глаза, кривил пухлые губы, как будто собирался плюнуть.

- Уж и не надеялся с вами встретиться, - изрек Есипов мрачно, когда оказался рядом с Вадимом Андреевичем. - Думал, отплатите родине черной неблагодарностью, броситесь улепетывать. - Он пожевал губами. - Хотя нет, такие не способны. Значит, в объятия державы?.. Объятия-то, помните, тяжелые бывают. "Души прекрасные порывы", - процитировал он смачно. - У вас никаких предчувствий нет?

- Есть предчувствие, что до конца жизни не расстанусь с вами, - сказал с кривой улыбкой Вадим Андреевич.

- Да вы - провидец, батенька, - Есипов заскучал и стал оглядываться. - Пойду-ка шнапсу приму. Путь не близкий.

Он исчез. Снова Вадим Андреевич увидел его уже в самолете. Кося по-рыбьи закоченелыми глазами, Есипов сосредоточенно добрел до кресла и долго уминался в него, шумно сопя и распространяя вокруг тяжелое спиртовое дыхание. Устроившись, он еще долго сопел, успокаиваясь. Потом совсем затих, но скоро тишина прервалась вопросом:

- Что же вы такую подлянку сотворили?

Вадим Андреевич молчал, не понимая, чего хочет Есипов.

- О чем это вы? - поинтересовался он.

- А вы не знаете?

-Что я должен знать?

- Про нашего общего друга.

Вадим Андреевич тут же подумал о Селине и онемел, не зная, что и думать.

- Помер... а вы его прикончили.

- Что это значит?

- Руки на себя наложил, после вашей встречи. Придурок. Уселся к батарее головой, да руками за разобранную электробритву схватился. Каково?.. Ваша подлянка. Про совесть любите поговорить. Как она там у вас?

Вадим Андреевич замер, в душе тяжело защемило. Он тут же вспомнил всклокоченные крашеные волосы Селина, парфюмерную чистоту кожи и глаза в мелкой сеточке дряблых морщин. Потом накатила боль, которая, конечно, предшествовала смерти. Боль настигла Александра Селина и смяла, как тонкий лист бумаги. В ней скопилась тоска по детству, ужас войны, тупая лихорадка послевоенных дней с надеждами, которые отмирали, словно листва осенью. Эта боль неотступно мучила и Дмитрия Есипова.

- Вы знаете, Валерий Дмитриевич, - сказал Марков, - что ваш отец тоже покончил с собой?

- Конечно, пил как лошадь.

- Нет, он и способ придумал самоубийства, чтобы выглядело, как естественная смерть.

- С какой стати, - небрежно усмехнулся Есипов, - замглавного в клинике, денег хватало на все?

- Его многое терзало. Что победу, за которую его одноклассники полегли, а он здоровье отдал, подонки сапожищами затоптали да блевотиной заляпали, а его заставили мозги калечить тем, кто смириться не мог. Вот и он не смирился.

- Что-то вокруг вас одни покойники? Не вы ли и папаше на мозги капали как дружок? - с пьяным безумием глаза Есипова уперлись в Вадима Андреевича.

- Ошибаетесь, Валера, - прошипел в эти глаза Марков, - это от вас смердит трупами. Народ и партия - едимы. Трупоеды проклятые.

- Эка, разговорился, - изумленно отстранился Есипов. - Не забыли, в какую степь летим? На восток. Там за каждое слово - в рыло. Да вы собственное дерьмо есть будете. Уже нары вам греют. Коваля вашего с работы точно вышибут, и тетку его. Вообразили, суки, что им все можно. Это мне все можно.

Есипов стал материться, шлепая мокрыми от обильной слюны губами. Он задыхался.

- Ничего вы не можете, - тихо сказал Вадим Андреевич.

Есипов тяжело со свистом дышал, он закрывал глаза и сидел молча, ожидая, когда успокоится дыхание.

- Да, Вадим Андреевич, вижу, - проговорил медленно Есипов, - вы тут совсем от реальности оторвались. Наша контора работает, как часы. Доложу по начальству, проглотит дырочка бумажку - и пойдут тикать часики, крутить колесики, и вы, как по конвейеру.

- Умру я скоро, - негромко сказал Вадим Андреевич, глядя в иллюминатор на медленно текущую долину облаков, сияющих в голубом свете луны.

- Больны что ли? - поинтересовался Есипов.

- Нет, чувствую.

- А не врете? - Есипов придвинулся к Вадиму Андреевичу, внимательно вглядываясь в лицо. - Видок у вас, конечно, тот еще, но и поплоше живут. А это как у вас? Печень тянет или за ребрами болит?

- Всего-навсего предчувствие.