Наши люди

У Гнеушева очень цирковое лицо, всмотритесь: в нем проступают черты факира, цыгана, восточного всадника, мага и чародея, -- как бы такая вопиющая профпригодность. И точно, в его русской крови есть северокавказская порция, как специя. Может, и весь его темперамент, и сверкание -- оттуда.

Он в свете прожекторов, в ярко-синем богатом, от Кензо, пиджаке, с хищным веселым лицом, увешанный золотыми парижскими и разными прочими медалями, пролетом из Токио в Нью-Йорк по делам, только успевши прижать к груди красавицу француженку-жену, которая бросила ради него всю свою belle France! Не то чтоб она декабристка, но полпути от Парижа до Сибири не проскакала, но пролетела... (Они, впрочем, развелись в девяносто девятом, но это уже другая история, выходящая за рамки данного исследования. -- Прим. авт.)

Эта масштабная многоплановая картина ослепительного великолепия была уж почти вся нарисована давным-давно, к его 40-летнему юбилею, к самому занавесу старого режима. А дальше-то как жить после этого?

В 7 часов начинается его трудовое утро. Идут репетиции в разных залах... Под музыку лазерных дисков, под руководством главного режиссера происходит изнаночная, закулисная жизнь цирка -- потная, трудовая и унылая, как на заводе. Вот некто жонглирует шариками три часа подряд, видимо перевыполняя план, и непонятно, как при этом не сходит с ума от однообразия и не сжигает ладони трением. Другой, то есть другая, ходит по арене туда-сюда, бесконечно долго, с поставленным на подбородок, спинкой, стулом... Наверное, жевать потом невозможно, ее, видимо, в обед отпаивают бульоном через шланг... А вот пара -- ловкий накачанный, но не перекачанный юноша, и неприлично, до странной, извращенной степени, гибкая девчонка с узкими бедрами. И эти двое заползают, извиваясь, друг на друга, трутся, вращаются, перекручиваются. Ты таращишься на это как дурак... Неужели, удивленно спрашивает Гнеушев, это может возбуждать? А им нипочем, плевать, ни один лишний мускул у них не шевелится. Отдохнули пять минут и опять безобразничают, елозят друг по другу потными трико. У них на самом деле, конечно, простой акробатический номер... Рядом молча стоят три слона в кандалах, прикованные к каменному полу. Раннему утру так идет колхозный теплый запах свежего слонового навоза. Им циркачи удобряют свои дачные участки.

-- Что слоны! -- роняет Гнеушев, проходя мимо. -- Впрочем, ну, слоны. В цирке вообще все есть! И если б сейчас были динозавры, мы б их тоже дрессировали.

Линия его жизни прочерчена вполне по-цирковому. В ней встречаются эксцентричность, неожиданность превращений, внезапность поворотов, подпрыгивания и скачки, обиды, которые чисто по-клоунски выстреливаются под конец репризы счастливым смехом. Не обходится и без нанесения клоуну побоев, жалко его, но ему же вроде не больно, так? И финал с фанфарами, с ликованием, как положено на богатом шоу, фейерверками, петардами, сверканием и звоном золота, несмотря на цирк, неподдельного и тяжелого.

Линия такая. Вот, смотрите: сначала он был бедным мальчиком в Нижнем Тагиле, почти всецело посвященном изготовлению убийственных танков; одни серые унылые заводы. Мама-учительница, отец, потом отчим, книги, которых от безденежья было совсем чуть-чуть. Книги -- тогда -- не победили: после восьми классов мальчик идет в кулинарный техникум. И не то чтобы он бросил, одумавшись, эту кулинарию, чтоб уйти в высокое искусство, нет! Доучился, окончил, был аттестован на повара-кулинара 5-го разряда и три года трудился после в ресторане! Даже сделал завидную -- вспомните, как тогда переживали из-за колбасы, многие в эмиграцию уехали воссоединяться с сервелатом -карьеру: дослужился до завпроизводством. Правда, Гнеушев, днем позаведовавши производством, вечером занимался в самодеятельности, и ролями до сих пор гордится: например, он был Саваофом -- неплохо для начала.

Ну и наконец, вы дождались, он все бросает и летит завоевывать Москву. Поступил учиться на клоуна, но клоуна не вышло из него. (Хотел написать -"даже клоуна", но вовремя одумался, ничего себе -- "даже".) Ну, переквалифицировался в режиссера... И долго никак не мог отважиться на самостоятельную постановку. Ну что же ты! -- попрекали все... А он почти десять лет был чужим ассистентом и на свое не решался. Потом вообще выгнали с работы. Пошел в ДК, как когда-то на Урале после занятий в кулинарном техникуме. Мрак...

Наконец придумал первый самостоятельный номер. Так три года не мог пробить, все не утверждали! Ему советовали вернуться в уральский общепит, в провинциальную художественную самодеятельность. Но когда номер в конце концов поставили, то тут же, с первого выстрела (а другой бы, кстати, первым выстрелом давно бы застрелился) было попадание в десятку: золотая медаль на фестивале в Париже! Вам, кстати, давали когда-нибудь золотую медаль в Париже? Нигде не давали? Да не переживайте вы так, что слава? -- яркая заплата... Ну, дальше блеск, слава, приглашения, медаль за медалью, лень считать, Париж-Мадриж, ничем не удивить, все в рот смотрят.

Что такое цирк

(монолог Гнеушева)

-- Цирк -- это фантастическая реальность. Балет, например, искусство с условностями и узостью языка, шесть позиций и все такое. Кино, фото, видео -- это документы, там возможен монтаж, оптический обман и прочее. В театре -- картонные декорации и хлопушка вместо смертельного выстрела. И только в цирке все настоящее, неподдельное, реальное, здесь тебя не обманут. Человек действительно отрывается от земли, делает три сальто-мортале, идет по проволоке на высоте реальных двадцать метров (все это, заметим, на потеху людей с мобильными телефонами). Человек в клетке с тиграми -- настоящий. В цирке животное возвеличивает личность человека! Вот он выходит, и три слона становятся на задние лапы. А физически слон ведь куда сильней человека!

Цирк -- самое богатое по выразительным средствам искусство. Тут нет декораций, как в театре, все происходит на фоне людей. На арене, в кругу, -дьявол (!) и циркачи выделывают непотребное.

Цирк -- это модель мира. Тут есть люди, животные, все есть.

Самая сильная идеология -- отражение интересов масс -- была всегда не в газетах, но в ресторанной музычке, в гармони, в цирке, наконец. Цирк воздействуют на подсознание. Это знали еще Фрейд, Бергсон, Пикассо, Чаплин, Ницше... Цирк превосходит все искусства. Здесь -- высокие философские обобщения.

Цирк -- это не скороспелка, не эстрада, это историческое искусство. Это как могучие древние дубы. Меня зовут делать клипы, деньги, а я думаю: как же я все это брошу? Свою дубовую рощу, которая дает мне только горькие желуди? (Он тогда еще не догадывался, что его из цирка уволят. Максим Никулин разъяснял в интервью, что у Гнеушева искусство слишком элитарное, а массам надо чего попроще. -- Прим. авт.) Повар-кулинар 5-го разряда

Кончил он случайно кулинарный техникум... И три года трудился в ресторане "Памир", что при фабрике-кухне на улице Шарикоподшипниковской в Москве.

С поварских времен Гнеушев невзлюбил эксперименты:

-- Они -- чтоб прикрывать безделье и пустые траты. А я просто беру и делаю, и все! Когда я работал поваром, то безумно любил делать котлеты. Просто котлеты! Они были -- не подкопаешься. Или пюре; уж оно не было взбито алюминиевой ложкой, от которой сразу синеет, окисляется. Или бульон -- это был настоящий бульон. Бульон, знаете, бульону рознь! Это как вино.

-- Да что такого может быть в бульоне особенного? -- сомневаюсь я.

-- О, бульон! Это непросто. Сначала выбирается хорошее мясо. Потом оно ошпаривается, чтобы лишить будущий бульон мути. Ну, тут надо знать, когда его ошпарить, оттянуть, когда вытащить, чтоб не переварилось. Лук запекается, морковь добавляется -- они дают янтарный цвет... Тут все упирается в способности, -- может человек или не может?

После работы я мчался на репетицию; мы тогда создавали театр пластической драмы с Мацкявичусом. Вечный подмастерье

Я его не спрашивал про учителей -- он сам начал и долго, подробно, со вкусом рассказывал: