Прямое попадание

Так Назаров и не подружился ни с кем из детдомовских. Вскоре их семья переехала в Москву. Андрей часто, особенно первые годы, бывал в Салтыковке. У них оставались там знакомые, приятели, родственники. С годами эта грань между особенно прикипевшими друг к другу товарищами детства, как это часто бывает, стерлась. И уже давно никто не делал никакой разницы, кто у кого обедал или ночевал, кому эта рубашка или ботинки больше подходят - никто не обращал внимания на подобные мелочи устоявшихся многолетних отношений...

Однако никто из его поселковых друзей не подружился с детдомовскими, не было известно ни одного серьезного увлечения поселкового парня детдомовской девушкой, окончившегося свадьбой... Что-то не пускало их, ребят из благополучных семей, открыться до конца ребятам из хорошего детского дома. Счастье и несчастье, видимо, если и смешиваются, то происходит это в каких-то особенных, почти лабораторных условиях. Редкий результат подобного эксперимента впоследствии проходил прихотливое испытание жизнью.

В детстве нам даются многие знания. В том числе и те, которые затем будут оберегать нашу судьбу от роковых поступков.

Глава 4. "Т-34"

В конце пятидесятых Носовихинское шоссе было пустынно. Вообще, дороги одно время воспринимались как железнодорожное полотно: кто его построил, тот по нему и ходит, как нечто, относящееся к казенному имуществу - пользоваться можно, но с опаской. По шоссе в основном тогда двигались военные грузовики, ползла другая боевая техника, тарахтели полуторки, газики, а из гражданского транспорта имели право на передвижение "скорая помощь", хлебовозы, самосвалы, изредка проползало такси. Частник был настолько малочислен, что его передвижение не замечалось - мелочь пузатая. Кстати, этот самый частник и состоял-то в основном из владельцев трофейных машин, что, конечно, выделяло их на общем безлошадном фоне уцелевших после войны и начинавших обживаться в новых условиях: отвоевал, да еще и недвижимостью расстарался...

По обочинам, покосившись, громыхали телеги - гужевой транспорт после войны еще долго оказывал посильную помощь нуждающимся перевезти что-то крупногабаритное, например при переезде, покупке дров или сена. Среди конных повозок выделялись телеги с синими громадными коробами из толстой фанеры с белой косой надписью на борту "Хлеб" - хозяин экипажа был приписан к гаражу и получал дармовую, казенную прибавку на содержание своего хозяйства. Ездили керосинщик и утильщик- жуткие, диккенсовские персонажи. Они неожиданно появлялись и так же неожиданно где-то исчезали, словно проваливались.

Носовихинское шоссе мостили все лето. Еще новенькие и диковинные в сельской местности самосвалы сваливали кучи желтого камня и серого булыжника. Самосвалы запомнились звоном цепей о борта и стальной трубой, выползающей из черного масляного чрева и поднимавшей тяжелый, железный, скругленный кузов. Наконец задний борт откидывался, вся каменная масса сдвигалась и с грохотом обрушивалась на землю, лупя по тяжеленному борту с номером. Вырастала аккуратная конусообразная куча- песка или булыжника.

Водители еще не разгруженных машин разговаривали с бригадиром дорожных рабочих. Это в основном были женщины в низко надвинутых выцветших платках и сатиновых, закатанных под колено шароварах. Вдруг две плотные тетки в белых платках хватали за ручки деревянную "бабу", энергично вскидывали и с силой опускали ее деревянную пятку на места свежей кладки известняка. Было похоже, что подкидывают инвалида в тележке - их в те годы еще много крутилось с деревянными скобами в натруженных руках, которыми они толкали свои тележки на подшипниках вокруг станционных магазинов и на рынках. Бригадир с сидящими на корточках, постукивающими молотками только уложенные камни тремя другими рабочими выкладывали профиль. Особенно заковыристой была работа по краям, чтобы новое полотно не рассыпалось, не расползлось, чтобы новая кладка выдерживала затяжные дожди, снег, морозы и оттепели.

Стояла жара - мужчины по пояс загорели до африканской темноты, но стоило немного сползти их рабочим штанам, как выглядывала такая белая кожа, что не верилось. Она быстро краснела, бурела, и "швов" уже было не видно. Дорога стала белая - вечером от нее шло тепло. Ливни сделают свое- определят неизбежные подмывы, проседания и провалы, где будет стоять вода, но пока новое покрытие шоссе радовало глаз и поднимало настроение. Дорогой все немного гордились и относились как к личной обнове... Нового в те годы было мало, и доставалось оно с огромным трудом, а тут такое дело - мостят дорогу, проходящую перед твоими окнами...

Незнакомый грохот доносился, нарастая со стороны Никольского. От милиции, где поворот на станцию, а это метров семьсот до их перекрестка, на белой ленте нового шоссе показалась какая-то темная громада - дом везут, что ли. Звенящий лязг гусениц. Танк "Т-34" на малой скорости шел точно по середине пустого шоссе.

Гул приближался. На выцветшей башне краснеет остроконечная звезда, белеет номер. Сдержанно вверх-вниз ходит хобот пушки. Из люка в черном комбинезоне и в шлеме на голове по пояс выглядывал командир машины. Под пушкой Андрей углядел ребристый шлем водителя. Грохот проникал во все дальние уголки сонных участков поселка. Казалось, что тряслись дома. И можно быть совершенно уверенным, дрожали все стекла.

Застывшая фигура танкиста в люке башни не допускала мысль, что машину может что-то остановить. После войны минуло лет десять-двенадцать. Это было ее эхо: царь - танк "Т-34" - дыхание гигантской, далекой, но для них, пацанов того времени, все еще близкой войны с фашистами. С такими танками ничего не страшно, понятно любому дураку. Такая махина- силища. Победить ее невозможно.

Глава 5. Молочные зубы

Короткий деревянный меч в вытянутой руке волнообразно скользит по штакетнику, тон треска меняется - солнце мелькает сквозь щели: кажется, не он бежит, а соседский сад прыгает и пританцовывает, как в мультике - скачут все яблони, кусты, клумбы, подпрыгивают дорожки, и солнце не одно, его много, солнц - много. Голова начинает кружиться от мелькания света. Добежал до угла, треск пропал, прямой угол - поворот неудобный- забор длинный, вся улица сплошной штакетник - разного цвета, разной высоты и толщины. Весь поселок - сплошные заборы, им ли не знать особенности преодоления этих преград в зависимости от опасностей, имеющихся на том или другом участке. Чтобы оторваться от погони, надо оставить за собой высокий забор - осталось с детства. Ты, невесомый, преодолеваешь забор легко и быстро. Погоня всегда старше и неповоротливее. Через забор - и тама. (Это их пацанье - "и тама".) Сколько раз казалось: да чего там, дел-то, раз - и тама.

Позже, уже в городе, он часто бежал вдоль забора во сне...

До полуобморочного состояния хотелось летать. Несешься вдоль трещотки подсвеченного солнцем забора, на углу рукой хватаешься за столб, в прыжке делаешь поворот и - нет, не взлетаешь. Даже курица - и та, с перепугу, может пролететь метров двадцать.

Качели выдерживали взрослых. С пацанами с Луговой чего только на них не вытворяли. Раз чуть не перемахнули через бревно, к которому крепились веревки, ветки помешали. К тете Паше-молочнице с соседнего участка приехала племянница, от домработницы Нади Андрей знал, что ее зовут Таня. Однажды они с теткой пришли к ним за водой. Обычно тетя Паша приходила одна, а тут пришла с племянницей - качельная команда сразу разгадала маневр: не знают, как подойти познакомиться, чтобы покачаться.

Не глядя по сторонам, чувствуя на себе изучающие взгляды, набрали воды - у тети Паши два ведра, у девчонки два бидона, - с прямыми спинами пошли к воротам. В последний момент ребята заметили, что эта самая Танька еле сдерживалась, чтобы не прыснуть.

Бидончики сама дотащишь, для того тебя сюда и привезли родители на отдых, подумал он в духе их компании, а если бы не вода, интересно, как бы ты вообще подъехала к нашим качелям? На следующий день она пришла за водой одна. Андрей скучал на доске - ждал ребят.