Статьи, выступления, заметки, воспоминания

Каждый трудится в меру своих сил и таланта. Нередко писатель, не суливший нам до сих пор ничего значительного, нежданно-негаданно радует нас превосходными страницами, и, напротив, недавний призер может глубоко разочаровать своих читателей. То же относится и к переводчикам.

Но будем говорить о переводчиках-художниках, богато или скромно одаренных талантом, а не о простых перелагателях чужих мыслей, чувств и наблюдений.

Ведь стоит - сознательно или бессознательно - подменить одно понятие другим, чтобы окончательно и бесповоротно запутать вопрос или придать ему ложное направление.

Переводя "Гайавату", Бунин отнюдь не занимался механическим переложением поэмы Генри Лонгфелло, простой заменой английских слов и предложений русскими. Он внес в свой труд присущее ему тонкое и свежее "бунинское" - чувство природы, поэтическое видение мира и то богатство образов, красок и звуков, которое заключено в самом русском словаре.

Оттого-то русский "Гайавата" оказался ничуть не слабее английского. Я бы не побоялся сказать больше: русский перевод этой поэмы, при всей его близости к оригиналу, живет своей жизнью и подчас лучше и непосредственнее передает благоуханную прелесть и причудливость народного сказания, чем английский подлинник.

Переводчик поэтических творений неизбежно окажется механическим перелагателем, если для него мысли, чувства, воля переводимого поэта не станут живыми и своими. К такому переложению остается равнодушен и читатель.

Но дело не только в том, чтобы заново глубоко и по-своему пережить то, что переводишь.

Одного этого мало.

Поэт-переводчик (стихотворец или прозаик) не может и не должен быть глух к голосу своего времени. Недаром каждая эпоха переводит наиболее близких и созвучных ей писателей. Одно поколение выбирает Байрона, другое Эдгара По {14}, Бодлера {15}, Метерлинка, третье - Уитмена, Роберта Бернса, Петефи.

Переводчик не стоит вне идеологической борьбы и не освобождается от идеологической ответственности.

Мы знаем, как сильно отличался первый перевод "Коммунистического манифеста", сделанный Бакуниным, от перевода Плеханова и какие значительные, глубоко принципиальные поправки вносил Ленин в плехановский перевод {См.: И. И. Прейс, "Манифест Коммунистической партии" в русских переводах". "Вестник Академии наук СССР", э 2, 1948. (Прим. автора.)}.

Переводя Бернса, В. Костомаров {16} и некоторые другие дореволюционные стихотворцы превращали этого бунтующего поэта в мирного и благочестивого поселянина, певца идиллической "Скоттии":

Но стол накрыт, и уж паррич здоровый,

Родное блюдо Скоттии, их ждет.

И сливки, дань единственной коровы,

Что, чай, траву в хлеву теперь жует...

Нельзя перекрашивать писателя другой эпохи в цвет своего времени - это было бы фальсификацией, подделкой. Однако художественный перевод - не нотариальный. Он не бесстрастен. Внимательный глаз читателя и критика всегда уловит в нем почерк века, почерк поколения, индивидуальный почерк поэта-переводчика.

И глубоко заблуждаются те, кто считает, что переводчику стихов и прозы нужны всего только письменный стол с креслом, самопишущая ручка, знание языка, с которого он переводит (или хороший подстрочник), да еще некоторая степень формального мастерства.

Нет, ему нужны также - и прежде всего! - тесное общение с людьми, с народом, знание жизни и живого современного языка, богатый опыт чувств. Без всего этого переводимые стихи и проза будут также бескровны и мертвы, как и оригинальные произведения, созданные людьми, заслонившимися от жизни шорами и шторами.

ВЫСОКАЯ ТРИБУНА

В эти дни, когда происходит далеко не заурядное на "улице младшего сына" событие - пленум трех правлений Союза писателей, посвященный детской литературе, мне хотелось бы высказать несколько мыслей о нашем общем деле.

Книга для детей, о которой в разные времена думали и заботились крупнейшие писатели века - такие, как Лев Толстой и Горький, - заняла видное и ответственное место в нашей большой литературе. Она давно перестала зависеть от вкусов и коммерческих целей частных издательств, среди которых лишь очень немногие ставили перед собой воспитательные задачи.

Партия и Советское правительство не только создали небывалое по масштабу государственное издательство детской книги, но и дали нам - после введения в стране всеобщей грамотности - великое множество читателей.

Детские книги выходят в баснословных тиражах.

И вот когда я смотрю на шестизначные и семизначные числа тиражей, обозначенные таким скромным, мелким шрифтом на оборотной стороне обложек, я и в самом деле вижу перед собой это море детских голов и думаю: на какую же высокую трибуну поднимаемся мы каждый раз, выступая перед сотнями тысяч и даже миллионами ребят нашей страны!

Перед тем как взобраться на такую трибуну, надо серьезно подумать, с чем же мы идем к нашим многочисленным читателям, какими мыслями, чувствами, знаниями, наблюдениями можем с ними поделиться; есть ли у нас для них какая-нибудь счастливая находка - интересный, сюжетный, целеустремленный рассказ, в котором идея, мораль не вылезают наружу, как пружины из старого матраца, а заложены достаточно глубоко; или, может быть, мы припасли для них полновесные строчки стихов, не изготовленных холодным способом, а продиктованных настоящим поэтическим чувством и потому запоминающихся надолго; или, наконец, мы хотим порадовать ребят доброй шуткой - веселой и причудливой историей, которая тоже нужна им для питания и здорового роста.

У нас есть несомненные успехи, заметные удачи и в художественной и в познавательной книге (а в детской литературе эти два понятия почти совпадают). Есть писатели, заслужившие прочную любовь детей всей нашей страны. Но что греха таить! - среди авторов детских книжек встречаются еще люди, которые смотрят на работу в этой области как на отхожий промысел, этакие "холостые" (конечно, не в буквальном смысле) дяденьки и тетеньки, которым, в сущности, нет никакого дела до ребенка с его сложным и не слишком доступным для взрослых внутренним миром.

Пора осознать, что книжка, которая учит детей говорить, чувствовать, мыслить, не может быть равнодушной и бесцветной, что браться за нее имеет право только тот, кого Белинский называл "детским праздником" , то есть человек, чья душа открыта детям и кому ребенок охотно открывает свою душу.

Нашей детской литературе часто не хватает поэтического воображения, затейливой выдумки, которою отмечены, скажем, повести и рассказы Аркадия Гайдара и Джанни Родари. А можно ли представить себе детского писателя, лишенного фантазии, да еще в то время, когда действительность открывает беспредельные возможности для смелой романтической повести и не менее смелой сказки.

Без поэтического воображения невозможно говорить с детьми о делах и событиях такой эпохи, когда вся наша страна, даже улица, на которой мы живем, преображается у нас на глазах не по дням, а по часам, когда Земля вступила в общение с космосом, разглядела скрытую от нас сторону Луны, послала Солнцу нового спутника, а на самой Земле идет борьба между старым миром и новым, между дряхлым, жадным Кощеем и молодым богатырем, у которого силы прибывают с каждым часом.

Какое широкий кругозор должен быть у писателя, который берется за современную тему. И вместе с тем как нужен ему богатый жизненный материал!

Если в иных наших повестях и рассказах слабо развит или даже совсем не найден сюжет, способный увлечь юного читателя, то это чаще всего объясняется нехваткой живых и метких наблюдений у автора. Ведь на оригинальный и увлекательный сюжет можно набрести только тогда, когда из множества наблюдений отберешь наиболее примечательные и ценные.

Правда, ребенка и подростка может подчас прельстить и самая легковесная интрига, для которой автору не нужно ни живого воображения, ни подлинного материала.

Это похоже на известный опыт в лаборатории Павлова, где животных, привыкших получать пищу по сигналу - звуковому или световому, - перестают после сигнала кормить, а у них все еще "слюнки текут" и происходит отделение желудочного сока, едва только послышится звонок иди вспыхнет свет.