Былина о Микуле Буяновиче

И Августа Петровна повалилась перед всеми на колени, зарыдала, жалкая и слабая, беззаступная старушка.

Дрогнуло сердце Анисьи. Она встала, щелкнула пальцами, топнула ногою, и закричала:

— Встань! Не надо. Не хочу я ничего! И ни куда я не поеду! Тут останусь, все равно. Мы пошутили над тобой, а ты поверила… Должно быть лишку выпили…

— Мы это для святок позабавлялись! — сказал со смехом Митька, искренно обрадованный оборотом дела. — Скушно нам. Вот мы и разыграли тебя для потехи.

И он даже заиграл что-то веселое на гармонике.

Просвирня вытирала слезы и клохтала:

— Голова у меня что-то помутилась. Я ведь будто в кацавейке пришла. Гм… Вавила!.. Мимо его заимки люди близко-то боятся проезжать: собаками затравит… Вот он какой Вавила.

Да чтобы он мне тысячу целковых дал! Как же… Да медного гроша не даст Вавила!

С невинной, детской улыбкою вошел Яша, бережно держа Просвирку в горсточке правой руки; доедал ее, а левой подал ключ просвирне.

— Самовар-то подогреть, — спросил он у Анисьи.

Августа Петровна нерешительно протянула руку за ключом, а Васька Слесарь с озорной ужимкою, шутя, ударил Яшу по руке и ключ у нег выпал.

— Отдай, отдай! А то я закричу!.. И Яшке все скажу, — завопила Августа Петровна, но Васька, быстро осмотрев ключ, подал ей и протянул презрительно:

— Да, на, ты, не пужайся. Сказано же тебе — мы пошутили. Шуток ты не понимаешь…

Просвирня взяла ключ, завернула его в свой платочек и сразу постарела, почернела, сгорбилась.

— Ох, занемогла я што-ето! Простите, Христа ради. Может вы и пошутили… А я глупая-то и поверила. Ведь мне шестой десяток, батюшки!

И Августа Петровна медленно удалилась из комнаты.

Яша, взяв самовар и пропустив впереди себя просвирню, ушел на кухню, а Анисья подошла к Матвею, как бы застывшему возле стола и погладила его по кудрям.

— Голова ты моя буйная. Голова ты бесталанная. Ни откуда нет нам с тобой надежи…

— Н-да. Плохо наше дело с построение Божьего Храма! — беззаботно сказал Митька и, подпрыгнув, захихикал.

— Нет, ночью это дело у нас выгорит! — лукаво подмигнул Матвею Васька. — Ключ я в тютельку такой же подберу.

Словно спросонья, глухо сказал ему Матвей:

— Отстань! Не хочу я церковь обкрадывать. Яшу-дурака в самделе жалко в это путать. На Яшу у меня рука не поднимается. А не него же падет догадка.

— Да не Божье там, а говорят тебе — поп под престолом все свои деньжищи прячет. Понял?..

— Уйди-ка к черту! — топнул на Ваську Матвей и помолчал. — Вот старуха, сволочь, какая! Твердокаменная! Верит, значит в Бога!.. — и, снова погрузившись в думы, умолк, повесив голову.

Анисья встала, потянулась и сказала:

— Эх, и вино, дьявол, какое-то не пьяное! Никогда не могу допьяна напиться. Чтобы такое вздумать, чтобы поплакать досыта? И слез, как назло, кулаком не выбьешь. Митя! Поиграй какую-нибудь самую печальную.

Митька заиграл унылый вальс «На сопках Манчжурии».

И вдруг, не слушая его, Анисья выпрямилась и сказала весело:

— Стойте!.. Стойте. Вот что… Мотя!.. Давайте дурака валять: маскироваться? Да прикажу-ка я Ваньке Широкану тройку нам подать. Будь, что будет, а мы хоть прокатимся да пошутим, пока мой пристав не вернулся…

— Не блажи! — буркнул Матвей. — Подаст те Ванька тройку!

— Понятное дело, подаст!.. Только все вы будете бабами, а я мужиком. И слушаться во всем, что я буду приказывать…

Митька захлебнулся радостью:

— Вот баба! Вот, едят те мухи, столбовая дворянка!

— А ну вас всех к черту! — озлобленно сказал Васька. — Надо дело делать, а они: маскироваться…

— Не шкни, Василий! — зазвенела Анисья. — Митька, Мотька! — она задумалась и помолчала. — Вот как: у нас в прошлом году жандармский полковник умер. Одежда-то его вся у нас осталась. Ты, Матвей, иди сейчас же в спальню пристава и нарядись во всю эту одёжу…

— Исправником? — взвизгнул Митька.

— А урядником наряжусь! — догадался Васька.

— Нет, урядником будет Митька! — распоряжалась Анисья.

— Понятное дело: тебя мы бабой нарядим. — вразумительно сказал Митька, — Потому ты сморчковатенький.

Как бы сообразив что-то свое, Матвей движением руки прекратил все разговоры.

— Нет, — сказал он нараспев, — Василия и Стратилатовну никак не надо наряжать. Они так и пускай будут. Только Ваське надо кандалы ручные надеть. Есть кандалы ручные?

Анисья посмотрела на Матвея, опустила руки, выронила волю.

— А я? — спросила она тихо. — Как я обряжуся?

— Есть, спрашиваю, кандалы? Ты, тоже арестанткой будешь! — приказал Матвей и разъяснил. — Как есть. Как заседательша. Будто я тебя забрал так прямо. — и, уходя вслед за Анисьей в спальню, он заторопился. — Давай скорее мундиры. Яшку не впускайте, пока я не обряжусь, — бросил он оставшимся и повторил, — Яшку не впускайте!

— Вот здорово! Опять мне кандалы? — засмеялся Васька. — Вот это забава. Стратилатовна! Ты слышишь? — крикнул он в сторону кухни.

Митька подскочил от удовольствия и затрещал:

— Ну, уж раз я буду урядник, уж я тебя прямо в острог. Хи-хи-хи!

Стратилатовна с мокрыми рукам вбежала в горницу.

— Чего ты кричишь тут?

— Кандалы, слышь, мне сейчас наденут. Хи!..

Что ты куролесишь? Нализался!

— Маскировщиками мы сейчас поедем! — объяснил ей Митька. — Понимаешь? Вот ей Богу — выдумают тоже. Ну, Анисья! Вот баба… Вот баба, язви ее в сердце!..

Стратилатовна большими глазами строго оглядела мужиков.

— Чего? Да вы сдурели што ли?.. Какими маскировщиками? Куда?

Показавшаяся в дверях Анисья поманила Митьку:

— Иди скорей, переодевайся… Да бороду нацепи. Там есть. Иди туда к Матвею…

Вприпрыжку, наигрывая на гармонике, Митька скользнул за нею в спальню, а Васька Слесарь перестал смеяться.

— Вот наделают, видать, делов, ей Богу…

Стратилатовна тревожно закричала на него:

— А ты без языка што ли? И што за игра такая сказочная? В кандалах штоль не наигрался — за восемь-то лет?..

— Понятное дело, наигрался. Я и не хочу играть. Мало што она вздумает!..

— А ты бы не связывался с ними! — глуше вымолвила баба. — Будя уж. Опять в какую-нибудь петлю залезешь. На слободе живем и, слава Богу. Пойдем-ка отсюда поскорее.

Васька заколебался.

— Уйти, не то што ли?.. Дыть он озлиться да пришьет. Вон ведь какой зверюга. Нет, погоди, я ему так скажу. Полюбовно.

Вдруг Васька замер на месте от изумления.

В полном наряде жандарма, в папахе, с саблей и револьвером, бравый и могучий, осанисто вышел из спальни Матвей.

Стратилатовна замолкла и смотрела на Матвея во все глаза с робостью и восхищением.

— Яшку позови мне! — приказал он ей.

Но Стратилатовна наморщила лицо и строго спросила у Матвея:

— Да вы што это тут за игру затеяли?..

В ответ Матвей крикнул ей грозно:

— Што за разговор такой? Кому я говорю?

— Кричит ведь, как и взабольшний начальник! — сказала Ваське Стратилатовна потухшим голосом и покорно пошла в кухню, а Матвей стал приказывать Ваське:

— Ты будешь мне, как настоящий арестант. Понял?

— Нет, ты уволь меня, Мотюха. Тут делов… — начал, было, Васька.

— Какой я тебе Матюха? — крикнул переодетый. — Я настоящий жандармский полковник! Я тебе — «Ваше Скородие». Ты, дурака мне не валяй!

В дверях, впереди Стратилатовны, растерянно протирая глаза, появился Яша и промямлил:

— Не то это я… Сон эдакий вижу…

— Эк, заспался! — зыкнул на него Матвей. — Беги скорее к ямщику. Штоб в сей минут, две тройки подал мне.

Но Яша, не слушая Матвея, прошел в дверь к Анисье и зачастил:

— Ивановна!.. Ивановна!.. Что же это взаболь што ли лошадей заказывать?..

— Я те покажу не взаболь, сукин сын! — схвативши Яшу за шиворот и, швыряя его к выходной двери, заорал жандарм.

Яша упал, встал с пола и, потирая ушибленное место, оглянулся. Затем, куксясь, как обиженный ребенок, заскулил:

— Ишь, ты! Обрядился… Дерется… Нет, это не во сне, должно. Дерется больно как… — и плача, стал у порога, ожидая выхода Анисьи.