Русь (Часть 1)

Она знала, что долго будет жить воспоминанием об этой ночи и ужине на рассвете. Ирина знала, что ни в кого она влюблена не была, но ей нужно было лицо, на которое бы реально была направлена ее влюбленность.

И она избрала таким лицом Митеньку Воейкова, как человека нового в их кругу, немножко смешного своей тужуркой, кисточкой волос и некоторой робкой растерянностью, какую испы-тывают люди, редко бывающие в обществе. Ей нужен был как раз такой, без внешнего лоска и открытой самоуверенности, без готовых светских фраз, которые скучны и не затрагивают, не возбуждают никакого чувства. Нужен был такой, на которого она могла бы как бы украдкой взглядывать и каждый раз убеждаться, что его глаза тоже украдкой смотрят на нее... Ей нужны были эти молчаливые встречи глаз, при уверенности, что он не решится к ней подойти и не нарушит этим тайного очарования их скрытого от всех общения, возникшего между ними.

И так как эти воспоминания, эти картины раннего утра и сонной усадьбы, - когда она бродила одна после бала, - ей были по-новому дороги, то она в первое время как-то замкнулась и избегала вечно не прекращающегося смеха и оживления, которые были там, где находились Маруся и Вася. Ей казалось оскорбительным, если бы она после того вечера на другой же день стала веселиться, смеяться и танцевать. Она инстинктивно берегла в себе редкое и дорогое, точно боясь его заглушить и обесцветить частым повторением.

Она в таком настроении любила уходить на скамеечку перед закатом и сидела там, подпер-ши подбородок рукой, облокоченной на колено, глядя прямо на низкое опускающееся солнце, которое обдавало ее лицо и волосы прощальным теплом. Или уходила в зал, где стоял рояль, перебирала клавиши, долго повторяла одни и те же звуки и прислушивалась к ним.

В эти минуты она жила, - как ей казалось, - своей особенной, непонятной и недоступной ни для кого жизнью.

Иногда Николай Александрович, проходя мимо в своей домашней бархатной куртке со шнурами и увидев Ирину, сидящую одну, подходил к ней и, лаская ее своей стариковской сухой рукой по щеке, говорил:

- Аринушка, ты что здесь опять притихла, как монашенка?

Ирина молча виновато-ласково улыбалась и, поймав, целовала большую отцовскую руку.

- Мне хорошо... - говорила она, краснея.

- Ну сиди, сиди, - говорил Николай Александрович и, фыркая через усы и поглаживая их, шел по комнатам, как бы оглядывая, все ли в порядке; подходил к окну и, отодвинув штору, смотрел в сад.

Это было самое благополучное время семьи, когда все были здоровы, все были дома. Роди-тели были счастливы мирной догорающей старостью среди молодого выводка семьи, радушия и дружбы соседей.

Казалось, что этой семье ничто не угрожает в ее мирном деревенском углу и что придет время, когда старички, дожив до глубокой старости, мирно заснут вечным сном на руках дочерей и внуков...

XX

Через три дня после бала Ирина проснулась рано и, лежа в своей комнате с открытыми глазами, смотрела на стену, на которой дрожал утренний узор от пробивающихся сквозь ветки сада лучей солнца.

Она видела странный и приятный сон. Еще в полусне она старалась не забыть его. И ей казалось, что она запомнила его. Но когда она проснулась совсем, от нее ускользнули все подро-бности и она помнила только что-то неопределенное, смутное, где самое главное и приятное было то, что она летала по воздуху, но не на крыльях, а одним внутренним усилием. При этом она испытывала такое острое и такое ясное наслаждение, что оно оставалось у нее несколько времени даже после пробуждения. И она, лежа, старалась еще и еще возобновить или продол-жить это ощущение.

Под влиянием ли сна или просто случайно, она чувствовала себя необычайно легко. Взяв простыню и полотенце, она пошла купаться и на бегу обняла в коридоре и закружила няньку, схватив ее сзади.

- Ой, ну тебя, испугала до смерти... - сказала нянька, улыбаясь на свой испуг.

Ирина выбежала в сад. Блеск солнца, свежесть, прохлада в сырых уголках сада обрадовали ее, как неожиданность. Она была в том счастливом состоянии, когда ко всем людям чувствуется расположение, беспричинная любовь, хочется окликнуть, поздороваться и сказать что-нибудь приятное.

Она искупалась в свежей холодной утренней воде, потом прошла по бугру посмотреть, как бывало в детстве, цветет ли под рожью полевая клубника. И до сих пор ей нравилось забираться в густую, сыроватую от росы траву, и, разбирая ее руками, отыскивать большие белые или розо-вые с наплывами ягоды клубники.

Ирина даже заметила то место, где клубника цвела особенно сильно, около дикой груши, - и, покрыв голову от жаркого солнца сырым полотенцем, пошла по меже между рожью к парку.

Когда она входила в прохладную тень боковой липовой аллеи, мимо которой, по другую сторону сухой канавы, проходила проезжая дорога, она вдруг увидела мелькнувшую за деревья-ми на дороге белую фуражку. Вскочила на канаву и, раздвинув руками ветки орешника, неожи-данно встретилась глазами с Митенькой Воейковым, которого она мгновенно узнала.

- Вы?.. - вскрикнула она весело, почти обрадованно, и перескочила через канаву, забыв снять с головы полотенце. Она подбежала к нему так просто, как будто они были давно знакомы. Она подбежала бы ко всякому в этом настроении с такой свободой и открытостью. Но с лицом и всей фигурой Митеньки у Ирины, кроме этого, связывалось впечатление о том чудесном вечере и ужине на рассвете.

- Как странно... Вы-то откуда взялись? - сказал Митенька, успев подхватить при прыжке ее руку и держа ее в своей.

- Я купалась. А вы?

- Мне вздумалось пройти пешком к Валентину Елагину, - сказал Митенька.

Они смотрели друг на друга с радостными улыбками, в которых было почти недоумение, - отчего так просто и хорошо они встретились, как свои. Как будто они, стеснявшиеся и даже избегавшие друг друга вначале, теперь сблизились за то время, какое не виделись.

- Как хорошо, - сказал Митенька.

- Удивительно! - ответила с веселым недоумением Ирина.

- А бал помните? - спросил Митенька, когда они, перепрыгнув через канаву, пошли по испещренной утренними тенями дорожке.

- Да как же нет! - сказала с порывом Ирина. - Я все помню, все до мелочей, - приба-вила она, крепко сжав руки и сощурив глаза, как бы и теперь вглядываясь в подробности воспоминаний о бале.