Тайна расстрелянного генерала

Тут было все к месту, кроме удивительного явления - женщины. Завсегдатаи пивнушки сгрудились вокруг нее, едва не сдвинув столик. Каждый плел свою игру. Одежда парней и мужиков - грубые сапоги, рубахи навыпуск, замусоленные свитера - как бы оттеняла легкий праздничный наряд женщины белые ленты, голубое платье, туго схваченную грудь и бедра, которые она своим ясным, смеющимся взглядом призывала не замечать.

Однако веселость, по наблюдениям майора, давалась ей нелегко. Спокойствие и непринужденность были скорее наигранными, чем истинными. И само имя - Надежда, произнесенное вслух, вряд ли было ее собственным. Пусть даже по документам она так и значилась. Майор даже подумал, не шпионка ли. Наряд ее не располагал к путешествию. А между тем она искала попутчиков аж до самого Белостока. Надо было проверить.

- У меня машина. Еду в Белосток, - сказал он, обращаясь к женщине. Заметил, как исчезает в ее глазах интерес ко всем окружающим. - Могу подвезти.

Вспыхнувшая улыбка, в которой читались и благодарность, и обещание, предназначалась только ему.

* * *

Июньские ночи коротки.

Машина мчалась с включенными фарами меньше часа, и уже вновь можно было без света различать дорогу.

- Для маскировки, - пояснил майор, и слово это прозвучало для Надежды непривычно и странно.

В рассеившейся мгле лицо майора показалось ей измученным, серым. Иногда он словно забывал о существовании своей легкомысленной спутницы. А она с удовольствием взяла на себя эту роль. Расправила платье на коленях. Этот почти неосознанный жест призван был смягчить характер майора. Однако не произвел на него никакого впечатления. В то же время он явно старался посмотреть в ее сторону и не решался, только косил глазом. Наконец она поняла, что взгляд майора направлен не на нее, а на поваленные вдоль дороги столбы с разорванными проводами.

- Что это? - спросила она, указывая на них. - Неужели ветер? Ночью было тихо...

Майор неопределенно кивнул и вновь устремил взгляд на дорогу. Надежда отвернулась и решила не думать о нем. Настроение ее улучшалось с каждым часом. Расстояние до Белостока сокращалось, дорога летела под колесами машины, и ощущение удачи и правильности задуманного вновь вернулось к ней. Хриплый голос майора заставил ее вздрогнуть от неожиданности.

- Сейчас начнется усиленный режим и проверка, - бросил он. - У вас документы в порядке? Вообще, куда вы стремитесь?

- К одному генералу.

- Можно узнать...

- Нет.

Надежда всем своим видом показала, что дальнейшие расспросы бесполезны.

- Значит, имя не придуманное?

Она взглянула на петлицы: обыкновенные армейские. Не особист.

- Зачем мне чужое имя? Я - дочь комбрига Васильева.

От незнакомого человека можно было ждать чего угодно, кроме дружеского участия. Удерживая руль одной рукой, майор повернулся к ней. Крупное, мужественное лицо его засветилось добротой.

- Это все меняет. Давайте знакомиться. Щепинов Петр Алексеевич. Думаю, нам помешают доехать до Белостока.

- Кто? Проверяющие?

- Нет. Другие обстоятельства.

Пытаясь угадать тайные намерения майора, Надежда с шутливой досадой всплеснула руками:

- Только подумала о счастье: вовремя оказалась в той ужасной пивнушке, чтобы встретить вас - и вот!

За поворотом из чащи окутанных туманом елочек выступили на дорогу два красноармейца. Один высокий, щеголеватый, другой маленький, но тоже опрятный, в ладно сидевшей форме.

Высокий сделал знак остановиться. Майор затормозил. Надежда осталась в машине. С младых ногтей любая проверка вызывала в ней тревогу. А тут была не тревога, а жуткий, леденящий душу страх. Майор, обернувшись, как-то странно кивнул ей. Вдруг она ощутила себя крошечной, беспомощной, гонимой песчинкой на тысячеверстном пространстве. И спасение ее было лишь в одном: чтобы майор Щепинов поскорее вернулся.

* * *

В то время как Кремль обдумывал обтекаемые формулировки для приказа войскам, немецкие диверсионные группы начали крушить связь в приграничной полосе и глубоком тылу Красной Армии. Для них время "Икс" началось за десять часов до войны.

Абверовская группа Ганса Шлиппена вывела из строя линию электропередач и телефонные связи на участке Радунь - Василишки. Из-за этого к полуночи разъездились мотоциклисты с пакетами. Оглушенная русская армия начала шевелиться. Шлиппен ликвидировал троих, но один проскочил. Надо было уходить.

Ганс дал команду перебазироваться, когда на пустом шоссе показалась мчащаяся "эмка". Это могла быть хорошая добыча. Часть диверсантов уже тронулась в путь. Ганс посчитал, что хватит оставшихся двоих. Вместе с Фрицем-лопоушкой он вышел из-за ельника. Фриц принужден был молчать из-за незнания языка, зато Ганс владел им в совершенстве. Красноармейская форма сидела на нем так, будто была привычной.

Черная "эмка" мелькнула на холме, спустилась в ложбину и вот-вот должна была выехать из-за поворота рядом с мокрым разлапистым ельником. Ганс предостерегающе поднял руку.

Обер-лейтенант фон Шлиппен получил в мае повышение, стал гауптштурмфюрером. Перешел с началом кампании в войска СС. Но сейчас он был одет в простую красноармейскую форму, как и Фриц, обряженный простым солдатом. Абверовские звания у них еще недавно были одинаковые, но Фриц во всем слушался напарника. По слухам, Длинному Гансу предстояла большая карьера. На эту операцию он вызвался сам. Затем его должны были забрать наверх. Для выполнения особых заданий. Наверняка связанных с убийствами.

Длинный Ганс убивал, не колеблясь ни минуты, своих и чужих. Его водянистые глаза не знали сомнений. И Фриц каждый раз робел, оставаясь с ним наедине. На пятом месяце службы в абвере он так и не приучил себя равнодушно смотреть на убитых.

"Эмка" вынырнула из-за поворота, остановилась на поданный Гансом знак. Водитель вышел из машины и не торопясь направился к ним, как человек, уверенный в своей власти и силе.

Фриц замер, глядя на приближавшегося русского офицера. Мысленно он уже считал его мертвяком. Как тех, сваленных часом раньше в лесном распадке. Те уже перестали быть людьми, о них даже памяти не останется, подумал Фриц. Так же погиб его отец, где-то в этих местах, двадцать лет назад. Фриц писал стихи, почитал Гёте и в мгновения перед убийством остро переживал превратности судьбы. Надо было привыкнуть к тому, что еще секунда-другая и этот крепышок, "русиш официр", перестанет видеть нарождающуюся зарю, слышать гомон пробуждающихся птиц.

Как бы в подтверждение этих мыслей в ближних кустах защелкал соловей. Фриц спохватился и поднял винтовку, как полагалось патрульному. Хотел передернуть затвор. Но Длинный Ганс, набычившийся, похожий на беспокойного лося, запретил стрелять, чтобы не уехали сидевшие в машине люди. "Нихт шиссен", - произнес он вполголоса. Фриц с готовностью изобразил понимание: если уж у руля оказался такой высокий чин, значит, в машине осталась птица поважнее. Определить не смогли: русская "эмка" остановилась в тени высокого дерева, и внутри нее нельзя было ничего разглядеть.

Разделаться с майором следовало незаметно, и Фриц ничуть не сомневался, что Длинный Ганс сделает это четко и чисто, как на показательных занятиях. Его похожие на клешни руки обладали невероятной силой, умноженной тренировками, на которых каждое движение доводилось до автоматизма.

- Документы, пожалуйста, - четко произнес Длинный Ганс, увлекая майора за раскидистые еловые ветви, словно там, в закутке, находился главный проверяющий.

Едва тяжкий еловый лапник закрыл от них "эмку", как Ганс переместился назад и оказался за спиной русского.

Майор нутром почуял опасность, потому что в глазах стоявшего напротив рыжего недомерка мелькнул испуг. Вместо того чтобы оглянуться, он резко отклонился в сторону. Удар Длинного Ганса пришелся в пустоту. Майор повернулся, и два тела слиплись, с треском налетев друг на друга. И немец, и русский знали, как убивать. Длиннорукий Ганс набросился сокрушительно. Но медвежья неторопливость русского майора вдруг взорвалась таким стремительным напором, что атакующий лось провалился. Не успев нанести смертельный удар, сам упал как подкошенный. Рыжий Фриц, оторвав от ладони побелевший палец, изо всех сил нажимал на спусковой крючок. Но винтовка молчала, выстрела не было.