Темные аллеи

тройно пошла по гостиной, громко и безразлично говоря под шум дождя:

- О, какой дождь! А наверху все окна открыты...

На другое утро он проснулся в ее постели - она повернулась в нагретом за ночь, сбитом постельном белье на спину, закинув голую руку за голову. Он открыл глаза и радостно встретил ее неморгающий взгляд, с обморочным головокружением почувствовал терпкий запах ее подмышки...

В дверь кто-то торопливо постучался.

- Кто там? - спокойно спросила она, не отстраняя его. - Это вы, Марья Ильинишна?

- Я, Катерина Николаевна.

- В чем дело?

- Позвольте войти, боюсь, кто-нибудь меня услышит, побежит и напугает генеральшу...

Когда он выскочил в свою комнату, она не спеша повернула ключ в замке.

- Его превосходительству что-то нехорошо, надо, думаю, пикюр сделать, зашептала, входя, Марья Ильинишна, - слава Богу, генеральша еще спит, идите скорее...

Глаза Марьи Ильинишны уже круглились, как у змеи: говоря, она вдруг увидала возле кровати мужские туфли, - студент убежал босиком. И она тоже увидала туфли и глаза Марьи Ильинишны.

Перед завтраком она пошла к генеральше и сказала, что должна внезапно уехать: стала спокойно врать, что получила письмо от отца, - известие, что ее брат тяжело ранен в Маньчжурии, что отец, по своему вдовству, совсем один в таком горе...

- Ах, как я понимаю вас! - сказала генеральша, уже все знавшая от Марьи Ильинишны. - Ну что ж делать, поезжайте. Только пошлите со станции депешу доктору Кривцову, чтобы он немедленно приехал и побыл у нас, пока мы найдем другую сестру...

Потом она постучалась к студенту и сунула ему записочку: "Все пропало, я уезжаю. Старуха увидала возле кровати ваши туфли. Не поминайте лихом".

За завтраком тетя была только немного печальна, но говорила с ним как ни в чем не бывало.

- Ты слышал? Сестра уезжает к отцу, он один, брат ее страшно ранен...

- Слышал, тетя. Вот несчастье эта война, сколько горя повсюду. А что все-таки было с дядей?

- Ах, слава Богу, ничего серьезного. Он ужасно мнителен. Сердце будто, но все это от желудка...

В три часа Антигону увезли на тройке на станцию. Он, не поднимая глаз, простился с ней на перроне, будто случайно выбежав, чтобы велеть оседлать лошадь. Он готов был кричать от отчаяния. Она помахала ему из коляски перчаткой, сидя уже не в косынке, а в хорошенькой шляпке.

2 октября 1940

СМАРАГД

Ночная синяя чернота неба в тихо плывущих облаках, везде белых, а возле высокой луны голубых. Приглядишься - не облака плывут - луна плывет, и близ нее, вместе с ней, льется золотая слеза звезды: луна плавно уходит в высоту, которой нет дна, и уносит с собой все выше и выше звезду.

Она боком сидит на подоконнике раскрытого окна и, отклонив голову, смотрит вверх - голова у нее немного кружится от движения неба. Он стоит у ее колен.

- Какой это цвет? Не могу определить! А вы, Толя, можете?

- Цвет чего, Киса?

- Не зовите меня так, я уж тысячу раз говорила вам...

- Слушаю-с, Ксения Андреевна.