Отравленная совесть

-- Чем очаровала Александра Григорьевича эта женщина? -- изумлялась Алимова, жалуясь на свою судьбу приятельницам. -- Поэт, эстетик, гегелианец, с Грановским был дружен, Фауста переводил, о Винкельмане сочинил что-то, и вдруг -- с великой-то эстетики -- женился на вульгарнейшей буржуазке... Это после сестры Лидии -- после красавицы, которой Глинка посвящал романсы, которой умирающий Гейне целовал руки... И хоть бы эта мещаночка была хороша собою! А то просто ronssore {Русачка (искаж. фр.).}. В любом уездном городе таких рыжих и толстощеких белянок -- по четырнадцати на дюжину. Только они не щеголяют вортовскими платьями и шляпками из Парижа, а ходят в платочках и кацавейках...

Маленькая черная кошка пробежала между приятельницами лишь в год свадьбы Людмилы Александровны. Брак ее с Верховским был неожиданностью для общества. Москва единогласно прочила молодую девушку за некоего Андрея Яковлевича Ревизанова, изящнейшего молодого человека, весьма небогатого, но с вероятною большою карьерою. Ревизанов бывал у Рахмановых чуть не каждый день, показывался с ними в театре и на балах, как свой человек... Потом вдруг точно отрезало. Ревизанов уехал из Москвы на Урал управлять делами одной золотопромышленницы, и слух о нем пропал, а Людмила Александровна, даже с какою-то необычайною быстротой, вышла замуж за ближайшего друга своего отца -- Степана Ильича Верховского. Молва обвиняла в разрыве молодых людей Олимпиаду Алексеевну, предполагая, что Ревизанов, имевший в Москве довольно определенную репутацию Дон-Жуана, обращал на свою будущую тещу больше внимания, чем могло понравиться Людмиле Александровне... Так или иначе, но года два молодые дамы оставались в натянутых отношениях. И только когда у Людмилы Александровны родилась дочь Лидия -- второй ее ребенок, -- Олимпиада Алексеевна внезапно приехала к бывшей подруге за примирением и назвалась в крестные матери. Произошло очень трогательное свидание и объяснение. Обе женщины много плакали, и дружба восстановилась. В обществе замечали только, что роли приятельниц в их дружеском союзе переменились: до ссоры главенствовала Олимпиада Алексеевна, а Людмила Александровна шла за нею "в хвосте"; после же ссоры перевес влияния и авторитета весьма чувствительно оказался за Людмилою Александровною... Олимпиада Алексеевна стала даже как будто побаиваться подруги.

III

В третье представление абонемента Верховских и Ратисовых давали "Риголетто". Пели Зембрих и Мазини. Театр был полон. В антракте Синев -- он сидел в партере -- зашел в ложу родных.

-- Здравствуйте, тетушка, здравствуйте, кузина... Ну-с, что вы мне дадите, если я сейчас покажу вам самого интересного человека в Москве?

-- Мы его и без тебя видим, -- возразила Олимпиада Алексеевна.

-- Кто же это, по-вашему?

-- Разумеется, кто: он! божественный Мазини!.. Как поет-то сегодня! А? Не человек, а музыка! соловей, порхающий с ветки на ветку!

-- Поет хорошо, -- тем не менее, тетушка, вы ошибаетесь. Если вам будет угодно взять в руки бинокль и посмотреть в первый ряд -- вон туда глядите: третье кресло от прохода, -- вы увидите человека, пред которым ваш Мазини -- мальчишка и щенок... не по голосу, но в смысле романической интересности, разумеется.

Дамы вооружились биноклями.

-- Блондин?

-- Да... длинная борода с проседью... смокинг... Да вы его сразу заметите: он выдается из целого ряда, -- недюжинная фигура!..

-- Гм... действительно хорош... и -- знаешь, Милочка, -- лицо как будто знакомое... не припомню, где я его видала?

Людмила Александровна не ответила. Стянутая черною перчаткою рука ее, с биноклем, крепко прижатым к глазам, заслоняла ее лицо: иначе Синев и Ратисова заметили бы, что Верховская сильно побледнела.

-- Матушки! -- вскрикнула Олимпиада Алексеевна так, что на нее оглянулись из соседней ложи, -- Милочка... да ведь это он! неужели ты не узнаешь? это он!

-- Кто? -- глухо отозвалась Людмила Александровна, продолжая смотреть в бинокль.

-- Ревизанов -- вот кто!

-- Совершенно верно, тетушка: он самый, -- подтвердил удивленный Синев, -- но откуда вы его знаете?

Олимпиада Алексеевна расхохоталась:

-- Вот вопрос! кому же и знать Ревизанова, как не нам с Людмилою? Правда, Милочка?

Она хитро прищурилась.

-- Он старый наш знакомый, Петр Дмитриевич, -- тихо сказала Людмила Александровна, опуская бинокль, -- мой отец вывел его в люди.

Синев покачал головою:

-- Не думаю, чтобы благодарная Россия поставила вашему батюшке монумент за эту услугу.

-- Да, -- вмешалась Олимпиада Алексеевна, -- и я слыхала что-то... говорят, из него вышел ужасный мерзавец.

-- Это как взглянуть, тетушка. Ежели судить по человечеству, хорошего в господине Ревизанове действительно мало. А если стать на общественную точку зрения -- душа человек и преполезнейший деятель: такой, скажу вам, культуртрегер, что ой-ой-ой! Мне, когда я был прикомандирован к сенатору Лисицыну в его сибирской ревизии, рассказывали туземцы про подвиги этого барина: просто Фернандо Кортец какой-то. Где ступила нога Ревизанова -- дикарю капут: цивилизация и кабак, кабак и цивилизация... Кто не обрусеет, тот сопьется и вымрет; кто не вымрет, сопьется, но обрусеет...

-- Ты с чего же злишься-то? -- насмешливо прервала Синева Олимпиада Алексеевна.

-- Бог с вами, тетушка! не злюсь, а славословлю... Притом же Ревизанов этот, в некотором роде, Алкивиад новейшей формации: к публичности у него прямо болезненная страсть. Помилуйте! Давно ли он прибыл в Москву? А она уже полна шумом его побед и одолений. Кто скупил чуть ли не все акции Черепановской железной дороги? Ревизанов. Кто съел ученую свинью из цирка? Ревизанов. Кто пожертвовал пятьдесят тысяч рублей на голодающих черногорцев? Ревизанов. Чей рысак взял первый приз на бегах? Ревизанова. Чей миллионный процесс выиграл Плевако? Ревизановский. У кого на содержании наездница L?onie -- самая шикарная в Москве кокотка? У Ревизанова. Он теперь всюду. Просто уши болят от вечного склонения со всех сторон: Ревизанов, Ревизанова, Ревизанову... Хорошо еще, что он не имеет множественного числа!.. Да, позвольте! вот вам вещественное доказательство его величия.

Синев вынул из кармана нумер юмористического журнала.

-- Видите? Он сам. Большая голова на маленьких ножках, как водится, но, заметьте, лицо вырисовано не по-карикатурному: не дерзнули наши Ювеналы... а лести-то, лести-то в подписи!..

-- Чем он, собственно, занимается? -- спросила Людмила Александровна.

-- Это, кузина, опять -- как взглянуть. Для всех он -- капиталист, миллионер, стоящий во главе дюжины самых разнообразных предприятий; а для меня, в качестве скромного представителя прокурорского надзора, он пока состоит в звании интересного незнакомца, с которым очень хотелось бы познакомиться.

-- А я было думала, -- разочарованно сказала Олимпиада Алексеевна, -- что ты с ним приятель...

-- Нет, до приятельства далеко, а так встречаемся, шутим, раза два-три ужинали вместе... Он даже как будто благоволит ко мне. По крайней мере, всегда любезнее, чем с другими.

-- А мне послышалось, будто ты сейчас сказал, что не знаком?

-- Вы не поняли, тетушка: знаком, да не так, как мне надо...

-- Ну, мне все равно как, -- это твое дело. Но -- раз знаком хоть как-нибудь -- изволь его нам представить.

Людмила Александровна взглянула на Ратисову с изумлением и испугом.

-- Что ты? -- возразила на этот взгляд Олимпиада Александровна. -- Да отчего же нет?

Верховская пожала плечами и ничего не сказала.

-- Ты -- как хочешь, -- продолжала Ратисова, -- а я непременно возобновлю знакомство. Ишь Петя рассказывает, какой он стал интересный человек...

-- Прямо герой романа, тетушка.

-- Во вкусе Зола? Мопассана?

-- Нет. Скорее в роде "Графа Монте-Кристо", а пожалуй, и "Рауля Синей Бороды" -- только не того, тетушка, которого, к утешению вашему, изображает у Лентовского Саша Давыдов, а гораздо серьезнее...