Два цвета земли между двух океанов

В 1901 году судно К. И. Богдановича, руководившего экспедицией акционерного общества по поискам чукотского золота на шхуне "Самоа" из Сан-Франциско (к этой экспедиции мы еще вернемся), застало в бухте Провидения барак из оцинкованного железа, принадлежащий американской торговой компании, и шесть яранг, обитатели которых наполовину вымерли, и сами яранги были полуразрушены. "Эскимосы болели какой-то странной болезнью, выражавшейся в кашле и болях в груди. Обилие свежих могильников указывало на то, что раньше здесь жило гораздо больше людей. Помощь мы сочли бесполезной", - писал Богданович. Эскимосы, по свидетельству Богдановича, неплохо знали английский, но не знали ни слова по-русски, ибо ближайшим русским поселением на побережье был пост Ново-Мариинск, нынешний Анадырь.

Сильная степень американского влияния (они фактически были здесь хозяевами достаточно долгое время) объяснялась тем, что крейсерство русских военных судов, охранявших восточные границы, было отменено еще в 1861 году как "слишком обременительное для бюджета Морского ведомства". Бухта Провидения лежит в Беринговом море, ледовый режим которого гораздо более благоприятен, чем ледовый режим арктических морей. Благодаря этому, а также Удобнейшей гавани, в которой свободно разместится в полном укрытии флот солидной морской державы, бухта Провидения играла и играет важнейшую роль в исследованиях Восточной Арктики.

К 1957 году от старых времен в бухте Провидения сохранился только старый огромный деревянный крест, неведомо кем воздвигнутый на одной из прибрежных сопок. Конечно же крест был изрезан ножиками, пробит дробью и пулями: привычки стреляющего люда от широт не меняются. С этой сопочки, от подножия креста, можно было видеть портовый поселок Провидения, который вроде горного аула прилепился к крутому черному склону. Вправо уходила сама бухта, и уже за ней убегала в безлюдные сопки долина впадающей в бухту речки, а за спиной клаксонили машины и хрипел уличный динамик второго поселка - Урелики, который расположился более удобно, на почти плоском, выделенном сопками участке.

Если направиться к выходу из бухты, оставив по левую руку соленое озеро Исти-Хед, то можно добраться до еще одного маленького здешнего поселка Пловер, где расположился зверобойный комбинат по добыче моржа и тюленя.

На все это в конце мая сыпала мокрая снежная крупка. Она сыпала на волейбольные площадки, на людей, магазины, где продавали консервы, вышитые бисером тапочки из тюленьего меха и винтовки.

Пока мы со Славой Москвиным выясняли все эти подробности, мокрая снежная крупка куда-то исчезла, облака спрятались, и вдруг вынырнуло бесшабашной синевы небо и солнце. Снег на склонах сопок, на бухте и на улицах засверкал. В этом сверкании силуэты вершин обрели сразу какие-то благородные швейцарские очертания, и вдобавок из неведомых щелей на крыши домов, на улицы, провода, карнизы высыпало необъятное множество пуночек, воробьев Арктики. Не теряя ни минуты погожего времени, пуночки с мелодичным посвистыванием занялись хозяйственными делами. Когда мы вернулись на базу, выяснилось, что нам вроде пуночек предстоят хозяйственные заботы, так как мы уже зачислены в партию Виктора Михайловича Ольховика. Он тут же объяснил нам стоящую перед партией задачу.

В срочном порядке получить на складах экспедиции весь остальной груз, не дожидаясь, пока прибудут сотрудники партии.

Зафрахтовать один из пароходиков Провиденского порта.

Дождаться вскрытия льда и на этом пароходике доплыть по Берингову морю до бухты Преображения, в 300 километрах отсюда, где и высадиться на берег на месте старинного чукотского стойбища Нунлигран. К этому времени туда должны прибыть два трактора с санями.

На тракторах двинуться на запад к тундровой реке Эргувеем, за которой начинается территория работы партии.

Проводя обусловленные техническим заданием работы, идти вдоль южного побережья Чукотки на запад к заливу Креста, куда мы должны прийти в сентябре и где кончалась работа партии.

Главной же целью, стоящей перед партией, была геологическая съемка слабоизученной территории между рекой Эргувеем и заливом Креста. Разумеется, в задание были включены и поиски. По предыдущим работам можно было ожидать в нашем районе проявления золота и киновари.

Тракторы, которые должны были нас ожидать в бухте Преображения, вышли из Провидения два месяца назад своим ходом. На пароходе же мы должны были доставить остальной груз: солярку, бензин, продовольствие. Но в эти майские дни лед в бухте лежал нерушимо, и о близком его вскрытии говорили разве что только таблички, расставленные по берегу: "Переход по льду бухты из Уреликов в Провидения категорически запрещен". Однако, невзирая на опасность, люди ходили. По прямой между поселками было не более трех километров, в обход по берегу - двенадцать. Цивилизация, такси и автобусы, сюда еще не добралась.

Шли дни. Несколько тонн груза было получено, укомплектовано и отправлено в порт. Самолеты полярной авиации доставили последний народ. В нашу партию прилетел географ Андрей Петрович Попов, который на Чукотке кончал свой двадцатилетний "северный рейд", начавшийся на Таймыре. Прилетел старший геолог Виктор Кольчевников. Он ходил по базе и, застенчиво ероша черные кудри, выпрашивал покурить: перед отлетом дал жене клятву, что не положит в карман ни пачки сигарет. Прилетели два студента-гидрогеолога из Одессы: рыжий золотозубый гигант Роб Байер и альпинист Витя Огоноченко. Начальник партии нервничал. Его можно было понять: шло драгоценное время полевой работы, тундра и склоны сопок уже освободились от снега, а лед на бухте вроде и не собирался исчезать, хотя, по сведениям ледовой разведки, в открытом море имелись большие пространства открытой воды.

Июнь начался туманами и знаменитым дождем чукотских побережий. Особенность этого дождя заключалась прежде всего в том, что тучи висели очень низко, чуть не цепляя за шапку. Из молочного или серого месива сыпался мелкий бисерный дождик, который обладал удивительной способностью проникать сквозь любой брезент и даже клеенку. Дождь этот никогда не превращался в ливень, он был тих и упорен. Неведомые облачные процессы временами превращали его в снег, крупку, и снова - бисерный дождик. Дома, земля, корабельные причалы приобрели черный, безрадостный цвет.