Статьи, выступления, заметки, воспоминания

Пешков. Мне казалось, что эта скромная фамилия существует для того, чтобы служить завесой, скрывающей сияние знаменитого имени "Максим Горький". Ведь неловко же всегда именоваться громким титулом. Директор Готлиб - какой, должно быть, сердечный человек этот директор, посылающий телеграмму только для того, чтобы обрадовать неизвестного ему мальчика!

Обе телеграммы с моря. Про море я читал у Роберта Льюиса Стивенсона {1} и почему-то думал, что к морю я попаду, только когда вырасту.

И вдруг - какой неожиданный поворот событий. Я один - без провожатых еду на берег моря и посылаю с пути гордые и восторженные письма своим пятерым братьям и сестрам.

Вот как далеко залетели мы, воронежцы. К Черному морю катим, к Максиму Горькому, к директору Готлибу.

----

В Ялте меня ласково встретила Екатерина Павловна Пешкова, о которой говорилось в телеграмме. С ней было двое ребят, шестилетний Максим и двухлетняя Катюша. Это была небольшая, но дружная и веселая семья. Жили они на даче Ярцева, в белом доме на горе Дарсан. Народу был у них всегда полон дом. То и дело грели самовар.

Здесь я прожил года полтора. Близился 1905 год. На даче Ярцева я узнал, что значит "массовка", и впервые потрогал холодный и плоский браунинг, оружие тогдашних революционеров. Постоянно появлялись у нас незнакомые люди, вроде студентов, только более серьезные и занятые, - агитаторы и организаторы. Они были у нас как у себя дома: подолгу спорили и курили за неурочным чаем. Но, бывало, не успеешь как следует познакомиться с приятным человеком, как он уже исчезает, а вместо него появляется другой. На свиданье к ним приходили снизу из города рабочие - отчаянная молодежь (помню трех Петров, всегда готовых в бой).

Все эти люди были так не похожи на обычных ялтинцев. Ялтинцы - это грустные и одинокие чахоточные, лежавшие на верандах, и та нарядная публика, которая ела мороженое в кондитерских и скакала на татарских лошадях по набережной.

Вокруг дачи постоянно шныряли шпики. Часто у нас в доме по ночам лихорадочно пересматривали и уничтожали письма в ожидании обыска.

Однажды рано утром в комнату вбежал маленький Максим и отрывисто, как его отец, сказал:

- Там какой-то дяденька... кажись, генерал пришел.

- Не генерал, а полицейский пристав, - прозвучал из передней вежливый голос.

Но, несмотря на все бедствия и угрозы, на даче Ярцева люди жили легко и бодро. Всем было просторно, всем хорошо.

И свои, и чужие чувствовали, что всем живется так славно потому, что в этом доме хозяйка - Екатерина Павловна Пешкова, такая молодая и приветливая, такая строгая и молчаливая.

Алексей Максимович приехал в Ялту после своего сидения в Петропавловской крепости. Он пожелтел, осунулся и отпустил небольшую бороду - жесткую и рыжеватую.

Вокруг него роем зажужжали люди всех званий, занятий, возрастов.

Помню его высокого, в широкополой черной шляпе, с палкой в руке. Он идет по пыльной белой дороге в полдень, когда нет тени. Всюду за ним следуют люди. Любопытные. Они показывают пальцами и говорят:

- Это Максим Горький. И про меня:

- Это сын Максима Горького.

Таких сыновей, как я, у Горького было довольно много.

Однажды он пришел ко мне и сказал:

- Вот что. У меня есть для вас два ученика. Хорошие ребята. Такие великолепные круглые затылочки. Пришли ко мне учителя просить. Я их послал к вам.

На другой день явились маленькие стриженые ребятишки. Я прежде всего посмотрел на их гладкие, круглые затылки, о которых говорил Горький.

- Нас к вам Максим Хоркий прислал, - сказали ребята, - он велел, чтобы вы нас учили.

В одном из них Горький не ошибся: он действительно хотел учиться.

А другой оказался дрянным мальчишкой. На уроках он издевался надо мной, строил рожи, показывал язык, нарочно ставил кляксы на своих и на моих тетрадях.

Из любви к Горькому я долго терпел обиды и поношения, но наконец не выдержал и прогнал своего мучителя.

После этого он несколько дней бегал за мной по улице и кричал мне вслед:

- Максим Хоркий - арештант!

----

Горького тогда уже в Ялте не было. Скоро уехала и его семья. Исчезли и таинственные революционеры. Остались в Ялте одни чахоточные.

А спустя некоторое время директор Готлиб - тот самый, что послал телеграмму, - вызвал меня к себе и скорбно сказал:

- Знаете, голубчик, генерал Думбадзе намерен вас выслать из Ялты. Лучше бы вам самому уехать, чтобы вас не арестовали. Только уезжайте не пароходом, а омнибусом. Это безопаснее.

На другой же день рано утром я проехал по пустынной Ялте в тесном омнибусе. Я сидел у окошка, низко нагнув голову, чтобы меня не увидели с улицы. Так я покинул Ялту, в которую когда-то въехал триумфатором.

За что рассердился на меня генерал? Вероятно, за Горького.

Так закончилась сочиненная Горьким необыкновенная история одного воронежского мальчика.

О БОЛЬШОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ДЛЯ МАЛЕНЬКИХ {*}

{* В основу этой статьи положен доклад, прочитанный на 1 Съезде советских писателей. (Прим. автора.)}

1. Книга, которая воспитывает будущее

Вопрос о детской литературе поставлен в ряду первых и важнейших вопросов на Первом Всесоюзном съезде писателей. И ЭТО; конечно, недаром. Книги, которые воспитывают наше будущее, заслуживают первоочередного внимания.

У наших поэтов и прозаиков есть все, что нужно для создания замечательной сказки, великолепного фантастического романа, героической эпопеи, какой еще не бывало. Каждый день исправно поставляет нам героические сюжеты. Сюжеты можно найти и над землей, и под землей, и в школе, и в поле, и в настоящем, и в прошлом, и в будущем, потому что будущее нам открывается с каждым днем, а на прошлое мы смотрим новыми глазами. Как ни высоки героические дела сегодняшнего дня, - завтра их обгоняют другие, еще выше. Сегодня - это первый прыжок парашютиста сквозь облака, завтра - беспримерный по стойкости поединок подсудимых с фашистскими судьями.

Юный читатель любит молодых героев. Вспомните, как увлекались мы когда-то подвигами юного Роланда {1} и приключениями пятнадцатилетнего капитана из повести Жюля Верна {2}. А разве мало у нас молодых героев, чьи биографии кажутся поистине сказочными? Мало ли у нас водителей кораблей, самолетов, мало ли замечательных людей, прошедших подлинно героический путь от беспризорщины военных лет до командных постов в науке, технике, искусстве?

В нашей стране может возникнуть превосходная детская литература еще и потому, что у нас превосходный читатель. Найдите другого такого читателя, который был бы способен отшагать десять километров туда и десять обратно, чтобы принести из районной библиотеки "стоящую", как он говорит, "книжечку".

У нас растет сильное и одаренное поколение. И писать детские книжки великая честь для наших литераторов.

2. "Корень учения горек..."

Такой съезд, как наш, был бы немыслим в дореволюционной России.

А серьезный разговор о детской литературе на съезде писателей - еще более беспримерное явление.

Детскую литературу в годы, непосредственно предшествовавшие революции, принято было считать делом компиляторов, маломощных переводчиков и пересказчиков.

В молодости я знал дюжего человека с Волги, надорвавшего в Питере свое здоровье беспробудным пьянством и ядовитым самолюбием. Этот человек носил рыжую шляпу, рыжие сапоги, редко брился и сохранял на лице горькую мизантропическую улыбку неудачника. Про него говорили, что он пишет детские книжки, но сам он этих книжек никому из нас не показывал. Помню, только однажды, в поисках завалявшейся трешки, он вытащил нечаянно из кармана, несколько измятых книжек в цветных обложках с картинками. Это был ремесленник, проклинавший свое бездоходное и бесславное ремесло.

Помню и другого пьяницу, талантливого и самобытного математика, который все ночи напролет пил крепкий чай, задыхался в табачном чаду и писал для детей книги, которые назывались "В царстве смекалки".