Каменная баба (СИ)

-Глупости не болтайте, Иван Герасимыч. Кто в Новый год об этом говорит?

-Мрачно слишком? Сейчас выпьем - повеселеем...- Иван Герасимыч достал с подоконника пузатый графин с лимонно-желтой жидкостью.- Толстобрюшка моя. Сколько с ней переговорено всего, а уж сколько выпито!..- и от актерской полноты чувств едва не расшаркался перед хрустальной посудиной.

-Дороже нет никого,- подтвердила и Марья Федоровна.- Спать с ней ложится.

-Спать не спать, а в тот ящик меня с ней положите...- Иван Герасимыч начал разливать драгоценную влагу по стопкам. Ирина Сергеевна отстранила рюмку:

-Мне нельзя, Иван Герасимыч.

-А это почему?

-Я от вина меняюсь. Драчуньей становлюсь или плакать начинаю.

-Родственная душа, значит?.. Так для того и пьют. Как еще иначе подерешься или в жилетку кому поплачешь? Не поймет никто, а пьяному сам бог велел. Верно, Марья Федоровна?

-Молчи уж, Иван Герасимыч.

-А у тебя одно на уме - меня стеречь да не пущать...- Он присмотрелся к Ирине Сергеевне.- А что это у тебя глаза на мокром месте? Влажные... Пила уже сегодня? Не могла до нас вытерпеть?

-Хозяйка иначе не пускала.- Так оно и было, но она сама не знала, отчего разнюнилась.

-И чем поили они тебя?

-Самогоном, думаю.

-Знаешь теперь вкус его? Вот он главный зачинщик драк и есть, с него тут все в бутылку и лезут. Ну что, проводим Старый год? Поехали...- Он выпил одним глотком, Ирина Сергеевна - помешкав, Марья Федоровна - без суеты, размеренно.

-Хороший,- одобрила она.- Откуда взял?

-Зинка по старой памяти подбрасывает.- Зина была старшей сестрой в хирургическом отделении, где он прежде работал.- В поликлинике я спирт не беру,- сообщил он Ирине Сергеевне.- Во-первых, дают мало, на инъекции не хватает, во-вторых, главному передают, а он непременно припомнит. Не сразу, а при случае. Ничего особенного не скажет, а не захочешь брать вдругорядь...- Иван Герасимыч примолк, пережидая минутную досаду.- Ладно, господь с ним. Его еще в этот вечер вспоминать... Сколько уже? Одиннадцать двадцать? Телевизор включать не будем? Все равно в Москве еще день, никто нас поздравлять не станет. Там когда справлять начнут, мы уже под столом валяться будем... Ирина Сергевна, скажи что-нибудь... Что это она все помалкивает? Влюбилась, что ли?

-Сама не пойму, Иван Герасимыч.

-Если не понимаешь, значит, влюблена без памяти. Опасное дело. Лучше, когда все ясно: тогда проходит быстрее.

-Специалист!- съязвила Марья Федоровна.

-А в этом деле без вина не разберешься. И каждый раз на ровном месте спотыкаешься. Как наваждение какое! Сейчас все рассказать можно: Марья Федоровна не взыщет...

-Кто сказал?

-Да, конечно, не будешь: тебе уже не до этого.

-А тебе до того?

-Так не о нас же разговор, о ней: у нее все впереди.

-И ты ее учить вздумал?

-Учить не учить, а опытом поделиться можно.

-Так у женщин, наверно, другой опыт, чем у мужчин? Сейчас мы двенадцать часов, с этой чепухой, и пропустим.

-Не пропустим: я слежу... Почему разный опыт? Грешим же вместе? На пару, так сказать?

-Ну и что, Иван Герасимыч?- подстрекнула его Ирина Сергеевна: ее занимали сейчас как раз эти проблемы:- Каким опытом хотели поделиться?

-Да что делиться? Пустяки все, как Марья Федоровна говорит... Кажется, совсем пошлая интрижка: с больной связался, с истеричкой...

-Это еще с кем?!- взъерошилась его супруга.

-Ты ее не знаешь.

-Как я могу кого-то в Петровском не знать?

-С этой стороны не знаешь, во всяком случае...- и продолжил свою исповедь:- Сам понимаешь, что пустое, а как к развязке дело идет, тут тебе и слезы, и признания, и сам размяк: не знаешь, на вечер к ней пришел или на всю жизнь остаться...

-Ничего себе!- поразилась Марья Федоровна.- Кто ж это мог быть у него? Когда это было?

-Когда, когда - в прошлые года.

Ирина Сергеевна вернула его к разговору:

-Вы ж сказали - истеричка?

-Так это разве сразу узнаешь? Это потом ясно становится, а я тебе что, психиатр - такие диагнозы с первого взгляда ставить?.. Домой придешь - там жена: ее тоже вроде любишь...

-Слава богу, не забыл!..- ввернула Марья Федоровна, а Иван Герасимыч продолжал не смущаясь:

-Ей тоже вроде на всю жизнь обязался. Разрывает на части - хоть стреляйся... А потом время пройдет, в себя придешь - ну и олух ты был, думаешь...

Марья Федоровна посмотрела на него презрительно.

-Все-таки есть в вас во всех что-то отвратительное... Давай, Ирина, выпьем. И правда, не люби женатых: они все такие - раздвоенные!..- но переметнулась затем в стан врага своего:- Кого это она себе нашла?

-Да вот сам думаю - кого? Нашелся кто-то - мужики еще не перевелись.

-Почему мужик? Может, молодой человек с приятной наружностью?

-Может, и парень,- согласился, уже безразличнее, Иван Герасимыч, поглядел на часы и спохватился:- Двенадцать почти?! А мы тут разговорами занялись?! Давай! Чтоб был этот год лучше прежнего!..

Потом сели смотреть фотографии. Иван Герасимыч принес из спальни большой семейный альбом в потертой бархатной обложке.

-Сейчас всю нашу подноготную увидишь. Врачи глазам верят, а не ушам... Вот это мы с Марьей Федоровной. В твоем возрасте.

-Вы одногодки?

-Да вроде того... Она только всю жизнь была у меня за старшего.

-Не болтай чепухи!- приказала она, ни в чем не давая ему спуску.- Я тебя на полгода младше!..

На первой странице желтый, потрескавшийся снимок изображал их обоих вскоре после свадьбы: судя по торжественности их вида и по желанию позировать парой. Оба были, конечно, иными, чем теперь: Марья Федоровна робела и серьезничала и была как бы ведома своим мужем, но в этой подчиненности уже угадывалось последующее главенство; Иван Герасимыч же глядел ясным соколом, присевшим лишь для того, чтоб взлететь повыше: нетерпеливый, слегка снисходительный, с дерзким вызовом во всей долговязой артистической фигуре - и тоже в черном костюме, только с бабочкой.

-Никогда бабочки не носил, а тут нашел у приятеля,- сказала Марья Федоровна.

-У Володьки Осипова,- уточнил Иван Герасимыч.- Сейчас завкафедрой в Симферополе.

-И костюм все тот же?- пошутила Ирина Сергеевна, но Иван Герасимыч не принял такого юмора:

-Ну да, тот же! Тот истлел давно... Не такой уж я нищий.

-А что?- вмешалась Марья Федоровна, восстанавливая справедливость.- Не первый, конечно, но третий. Хочешь, посчитаю?

-Она все считает. Отчего женщины так счет любят - не знаешь, Ирина Сергевна?.. Это сразу после института. Я в Новосибирске кончал.

-И Марью Федоровну там нашли?

-Там и нашел. Прилип к ней, как ракушка к крейсеру.

-Опять не так?- заподозрила та.

-Все так. Никаких претензий... А это наш единственный - во всех своих обличиях и регалиях...

Сын их был запечатлен на ряде последовательных снимков: вначале грудной младенец, потом трехлетний мальчик, школьник, наконец - морской офицер в щегольском мундире, очень похожий на отца в его возрасте.

-Что с ним случилось?- осторожно спросила Ирина Сергеевна, боясь задеть рану в сердцах родителей, но Иван Герасимыч отвечал внешне бесстрастно и без запинки: -Да ерунда вышла... Поломка в реакторе. Он на атомной подлодке служил. Надо было буксир вызывать и в порт идти, а начальство решило своими силами неполадку устранить. -Боялись, что взорвется,- сказала Марья Федоровна. -Да не этого они боялись!- уже с горячностью опроверг хирург.-Если и боялись чего, так что с должности сымут - за аварию в чужих водах! Они ж кем угодно в таких случаях пожертвуют! Когда под ударом их звездочки! Для них же все остальные - быдло!..- Он помолчал.- Не имели права пускать его туда. А он вызвался - добровольцем. Какую-то трубку там запаял, а туда и носа совать было нельзя. Дурак!

-Нельзя так о покойном, Иван,- сказала жена.

-А как его еще назвать? Дурак - он и есть дурак... Вообще не надо было ему в этот флот идти. Я всегда был против.