Камикадзе

Вдруг охранники на берегу что-то закричали. Сэр! Сэр! Я оглянулся - кому это они кричат? И тут неожиданно огромная волна накрыла меня с головой, несколько раз перевернула и со страшной скоростью понесла под водой к берегу. Несла, несла, я ничего не видел и не соображал, и выкинула на берег, где меня подхватили под руки телохранители. А то бы унесло назад к чертовой матери. Когда отдышался и повыплевывал воду и песок, говорю гвардейцам: "Пошли вы знаете куда, ребята, знаю я эти шутки! Куда вы меня привели? Всю задницу ободрал о камни! Нельзя же так, вы местные, а я приезжий. Я же утонуть мог!" А они стоят и лыбятся, придурки. С копьями, с луками. Извините, сэр! Мы больше не будем, сэр... А морды хитрые! Думаю: а как тут рыбу ловить - такие волны.

Но потом перешли купаться в лагуну, тут же, рядом, и я успокоился. Местные жители уже бродили с сетями по лагуне, ловили рыбу и раков. Я сам руками поймал какого-то карася - килограмма два, не меньше. Отдал гвардейцам и приказал зажарить на обед. Всегда вкуснее, когда сам поймаешь.

Ну а на завтрак, когда вернулись в загородную резиденцию, была элементарная курица, зажаренная на вертеле. Без хлеба, по-видимому, туземцы не занимаются хлебопашеством. Но зато я первый раз в жизни съел целую курицу, а не какую-нибудь ножку, крылышко или пупок. Сколько раз говорил Райке: купи и зажарь сразу двух или трех цыпленков, чтобы я хоть раз курятины наелся. Что тебе, жалко? А как же, говорит, жалко, стоишь-стоишь в очереди два часа, а ты за раз сожрешь. Не надо было покупать японский мотоцикл, ему, видите ли, на рыбалку ездить! Знаю я эти рыбалки - в рыбсовхоз к бабам! Думаешь, не знаю? Говорю: Рая... Это было давно и неправда. Я на старом мотоцикле ездил, а на этом - честное слово! - ни разу, зачем мне, когда женился. От добра добра не ищут.

Про Мусю я, естественно, молчал. К Мусе я на мотоцикле не ездил.

Ну а потом стал сбегаться со всех сторон народ - на инаугурацию. Набилось полный двор. Опять танцы, песни... Ликуют. По-моему, они склонны преувеличивать роль личности в истории. В толпе я наконец увидел Мэри, она была в набедренной повязке. И многие были в набедренных повязках, в юбках из соломы. Приоделись. Под набедренной повязкой слегка тяжеловатый таз Мэри (как мне показалось, когда она вчера сидела у меня на коленях) уже не выглядел тяжеловатым, а наоборот, - это был тип женщины, который я особенно люблю: плечи и грудь нежные, девичьи, талия тонкая, и при этом - хороший разворот бедер, которые под набедренной повязкой впечатляли еще больше, чем в натуре. Ну и, конечно, - глаза, губы. Тут же ошивалась и Жаклин, голая... Что-то скандировала, надеюсь - в мою пользу.

Мы с Мэри издалека кивнули друг другу, нас уже связывала тайна. Вернее, кивнул я, а Мэри только потупила глаза, как истинная леди. Хотел к ней подойти, чтобы сказать "гуд монинг", но мои гвардейцы знаками и жестами объяснили мне, что пора уже что-то сказать людям, неудобно. Я уже не принадлежал себе. Надо так надо, говорю, дела в первую очередь, а девушки потом. Но что я скажу этим папуасам, не знающим ни телевизора, ни газет, я не очень понимал.

Народ, стоявший передо мной, был голый и небритый, но упитанный. А степень небритости мужчин была все же не как у Льва Толстого, а как у кавказцев, которые торгуют на базаре, или у наших из деревни. Кавказцам, чтобы выглядеть джентльменами, надо бриться два раза в день, а деревен-ским не до красоты, лишь бы трудодни шли. Некоторые из туземцев даже щеголяли аккуратными шкиперскими бородками, в зубах трубка, при полном отсутствии на теле татуировки, чем любят обычно украшать себя дикари. Кроме вождя, у которого на груди был выколот якорь, я еще у какого-то туземца, мелькнувшего в толпе, заметил на плече татуировку, но это был не якорь, а просто голая девушка в характерной позе. Надо будет потом этого туземца разыскать и спросить, откуда у него - девушка. По-моему, это военный туземец. Но не в этом дело. Дело в том, что передо мной стоял совершенно трезвый народ! Ни одного пьяного в толпе я не заметил, хотя было уже часов одиннадцать. Погода прекрасная, в тени не жарко. Ни одного пьяного! Что, с одной стороны, конечно, хорошо, трезвыми управлять легче. Но с другой, - непьющие слишком амбициозны, не знаешь, что им пообещать: цены на спиртное их не интересуют, а секс тут и так без ограничений. И вхождение в какой-нибудь оборонительный союз им до одного места. Нет, какой-то опиум для народа все же должен быть.

Все кричат: "Спик! Спик!" То есть - говори. Я опять отыскал глазами Мэри, она издалека ободряюще помахала мне рукой. Спасибо, Мэри, я потом к тебе подойду, после официальной части.

И я обратился к собравшимся с небольшой речью. Что говорил - уже не помню, да и не это главное в инаугурационной речи. Главное - не сказать ничего лишнего. До этого я выступал публично всего раз в жизни, во дворце пионеров в Корейской Народно-Демократической Республике, куда заходили с визитом. Обрисовал корейским пионерам международную обстановку, призвал бороться за мир. Говорю: боритесь, ребята... А в заключение вскинул в дружеском приветствии руки и сказал: "Русский с китайцем братья навек!" Немножко перепутал. А корейцы с китайцами тогда как раз чего-то не поделили. Поэтому с туземцами я был краток. Говорю: оказанное доверие постараюсь оправдать. Как и сам пока не знаю, но чувствую в себе силы что-нибудь изменить к лучшему. А если менять ничего не надо, то и не буду менять, как скажете. Я тоже теперь считаю, что эволюционный путь все-таки лучше, а всякой проблеме надо дать возможность самой рассосаться. Буду гулять на свадьбах в качестве посаженого отца и присматривать за порядком, как участковый. Конечно, нехорошо, что я не знаю историю народа, которым призван управлять, но что делать, так получилось. Буду изучать. У вас нет письменности, но сохранились же какие-то устные предания, легенды. Со временем все узнаю.

Если бы я представлял себе хоть отдаленно, что мне предстояло узнать!

Напоследок я сказал "сенк ю, леди и джентльмены", чем привел туземцев в неописуемый восторг. Даже те из них, кто во время моей речи отбегал побрызгать на пальму (пьют много соков), быстренько вернулись и присоединились к хору, начавшему скандировать: "Кинг! Кинг! Кинг!" Что могло означать только одно: я не вождь какого-то задрипанного племени мумба-юмба, которые только вчера слезли с дерева, а - король. Король! И признал меня королем народ пусть и отсталый, в силу исторических причин, но говорящий на языке Шекспира! Видела бы меня сейчас Райка!