Голаны

Отвинтили санузел и канделябры. Кашне. Мешочек с канабисом непочатый. Протектор для защиты паховой области. Назубники и шлемы. Два тома Генри Миллера. И путеводитель тюремного департамента. Портрет, где я краснофлотец, и переходящий кубок. Ксерокопию ментовского транспаранта WANTED ("в розыске") с мордашками моих чемпионов с дарственной надписью: "Это ты, Моисей Зямович, вывел нас из Египта!" Перчатки олимпийские с белой полосой фирмы "Топ-Тен". Ящик водки "Голд" с красными этикетками по 9,90 за штуку. Спортивную сумку "Адидас" неизвестно с чем. Туалетную бумагу и клеенку. И вообще. Казалось бы, все, но - нет.

Вернулись. Еще раз отпиздили, как в лучших домах Ландона, и уехали на собственных автомобилях на все четыре стороны. Канальи! Так получают алименты? Каждому оставил по собственной маме - и вот благодарность!

Сижу со следами побоев на душе. Проклятый февраль. Мне больно.

Этот месяц, наверное, не кончится никогда.

Пришла Тулинька. Принесла боксерам новенькие бинты в обмен на двести шекелей. Усадил на голый матрац в каптерке. Там, некстати, валялась соцработница Эмма. Я о ней и забыл. Началась драка и сцены ревности.

- Тулинька, я уже не ебу! - клялся я собственным здоровьем. Но тщетно. Душегубство разгоралось.

Сцепившись, они терлись, как лесбиянки, и нецензурно выражались. И этого им показалось мало. О, Б-гини!!! Теперь они выскочили на ринг и лупцевали друг дружку ниже пояса вопреки всем правилам АИБА.

Сердцем я болел за Тулиньку, а разум говорил, что победит Эмма!

Чтоб не сойти с ума, хапнул шахту канабиса из кружки Эйсмарха. И, представьте, мне полегчало.

Я заперся в сауне и начал потеть.

Тут же прискакали фурии. Я отстранился. Мы сидели и потели, пока не начались поллюции. Скорей бы ушли. Сегодня я не дам им сосать даже ногу.

Проклятый февраль!

Не успел вздремнуть, как приперся референт из "Аленушки". Лечить мне больное самолюбие. Принес полбанки, паштет из гусиной трески, который я уже жрал в их гадюшнике, и пособие. Вот тебе, говорит, видеоклип на вечную память. Не успел закусить, как начался видеоклип. Там был такой сюжет: два неонацистских молодчика и их жертва - девица легкого поведения из Юго-Восточной Азии с маленькой грудью и алыми, как маки, губами на плоском лице. Какая-то жалкая лачуга, в которой я с трудом узнал рейхстаг - и то благодаря красным фонарям и конференц-залу. Посреди помещения стояла шконка. Итак, пока фашисты крутили любовь в мыслимодопустимых пределах, я молчал. Но тут начало твориться такое, что иначе как недоразумением не назовешь.

Ставят, понимаете, жертву головой в кровать. Колом, как лотос, или, если хотите, лилию, отцентровывают и одновременно - понимаете - в два смычка вводят. Но не во влагалище, понимаете, а противоестественно! То есть в седалище!

Я наотрез отказался верить. Очевидец не верит собственным очам? А девушка, как ни в чем не бывало, корчит улыбку Драконды. Что ей, бедняжке, прикажете делать. Они всегда лыбятся, эти азиаты.

И тут референт меня просто добил.

- И никаких признаков мигрени! А? И не создает вечной проблемы еврейских женщин в расцвете сил, которым один - мало, а два - не лезут!

Референт без спросу пускает реверс и повторяет кульминационную сцену.

- Посмотри туда зорким глазом. Там еще есть люфт!

К сожалению, должен признаться в его правоте. Какая низость! Я сидел, опустошенный, не чувствуя ни боли, ни самолюбия.

- Фашисты, бляди, подонки! Мне бы ваше пособие, когда я был юношей. Скольких семейных драм я мог избежать! Люфт... Скорей бы весна.

МАРТ

Мохнатая восьмерка незнакомки с дебелой задницей в международный женский день. Канабис. Столкновение половых придатков.

Милашка лижет примата инкогнито от мужа, а у меня - вальдшнепы, гонки, флеши.

Еще горят мосты и мостовые, на которых я искал, а теперь только жду мою Тулю.

Где ты, сучара, подевалась? Их штарбэ!!!

Депрессии перекрыли наезженный маршрут. Сколько ни шмалю галлюциногенной дряни - тоска и фальстарты.

Одержимость бархатной кошелкой. Аннигиляция.

Двадцать четвертое марта. День рождения моей ебучей овечки! Сорок две розы цвета болезненных менструаций воткнул я в гильзу танкового снаряда и составил гороскоп экибаном.

Тулиньки нет.

Лакерды горячего копчения, бататы в мундире, галлон белого вина, сок манго.

Тулиньки нет.

Что теперь мне делать с новым иллюзионером "отчим", который я мечтал положить к ее ногам? С передним ведущим приводом, обогревом и тайной кнопочкой "впрыск"? Лучше бы купил нейлоновую девку-белошвейку из Санкт-Ашхабада для боди-арт покинутых гуманоидов.

Выброшенные насмарку 400 новых шекелей плюс маам.

Тулиньки нет.

АПРЕЛЬ

Сижу в "Аленушке" и хлебаю тюрю из мацы. Заворот кишок на ямайском роме.

Жду референта.

Вбегает референт.

- Не горюй! Есть в Бат-Яме наколка!

- Наколка?

- Да, наколка!

- Дать за щеку волку?

- Нет. Есть мама и дочь!

Я не стал препираться, что, мол, не варят козленка в молоке матери, только напомнил. Но референт на меня положил.

Прибегаем в Бат-Ям. Улица тех шести дней. Олимовская хавира на конченном этаже. Смеркалось.

Нам открыла дверь девка - кровь с молоком, а в глазах - два еврейских погрома с петлюровской поволокой. Махровый вариант.

Ставлю на мать в темную, хотя дочь зовут Юлинька.

В салоне сидят три румынских строительных раба на диване рядком, как подследственные. Все в кем-то ношенных пиджаках и воняют сивухой.

Референт:

- Эти козлы в очереди?

Юлинька:

- Нет. Иначе бы вас не впустили.

Референт:

- Где мама?

Юлинька:

- Она занята.

Референт:

- Почем сегодня противозачаточные средства?

Юлинька:

- Для вас - две сотни.

Референт:

- Приступим. Мишаня, отстегни лавэ.

И они уходят, а я остаюсь один и румыны.

Тем временем за стеклянной дверью смежной комнаты шла борьба. Свистящее дыхание запаренного трудяги и злобное молчание женщины, когда отдаются из великой ненависти. Липкий звук шлепков сталкивающихся только в собачьей позиции гениталий.

Погнало сушняк с привкусом полыни. Либидонное озеро романо-германской малофейки.

Чтобы отвлечься, забиваю косяк.

Наконец он вышел! Румынский спидрило в пиджаке мапайника, как будто специально, чтобы насрать мне в душу.

Наконец-то они ушли. Мамалыжники!

На-ко-нец-то.

Потусовавшись пару минут, я подкурил и вбежал: худенькая женщина на потной шконке показалась мне до боли симпатичной. Не похабной в своей наготе, а по-девичьи незащищенной. Проклятые румыны! Чахлые волосенки сбиты в колтун полового акта за вознаграждение. Седина на лобке и сигарета "Ив" в ее тонкой руке, как перст весталки из чумы реинкарнаций. И эти карие глаза затруханной дилетантки, готовые в любую секунду расплакаться. Серебряные рыбки шейного браслета.

Поборов припадок больного самолюбия, представляюсь:

- Моисей Зямович Винокур. Пришел помочь вам выехать из Египта.

Женщина рассмеялась и сказала:

- Света.

- А по батюшке?

- Светлана Витальевна.

- У вас грудь, как два римских волчонка - Рем и Ромул. И соски, как их бордовые носы. Честно! Я не подлизываюсь.

- Хочешь в тити?

- Ага.

- Раздевайся. Я буду называть тебя Мишенькой?

- Обязательно.

- Ну, иди, Мишенька.

Я залез и пристроился на карачках, как мусульманин.

- Тепло?

- Ох, класс!

- И ты теплый.

- Сожми плотнее.

- Да, Мишенька, да!

- Ништяк?

- Да, Мишенька, да!

- Пой!

- Что, Мишенька?

- Спит Гаолян.

- Спит Гаолян.

- Ночь коротка.

- О, господи!

- Пой, не тормози.

- У, мужичье поганое!

Опять скандал. Базедова болезнь славянского самолюбия на базе румынских эякуляций. Мстительно охладевшие сиськи. Злобная покорность давалки, готовой протереть грудную клетку до дыр, только чтобы я не ВЗЛЕТЕЛ!!! Хуюшки!