Зазаборный роман (Записки пассажира)

Меня передают с рук на руки. Изделие со склада едет на... с чем бы сравнить суд? Суд, суд это и ОТК (отдел технического контроля) и распределение: мол правильное ли изделие изготовили, не брак ли и куда мы его отправим, на какое предприятие, да на какой срок можно использовать это изделие. Если не сломается...

Меня передают с рук на руки. Дубак что вел, корпуснику, ведающему прапорами, что шманают. Шмон, тщательный, а вдруг у меня ксива приныкана или там, автомат?! Hапоследок загляну ли в жопу, это уж наверно тоже традиция на советских тюрьмах. Корпусняк передает меня другому дубаку, а тот менту в сером. Обыкновенному менту, но под роспись. А правильно главное, это учет!

В.И. Ленин.

Грузят в автозак, пусто, а следом... ура! Друзья-товарищи!!

Мы радостно кричим, встречая каждого появившегося в автозаке, хлопаем по плечам друг друга, обнимаемся, не обращая внимание на крики и ругань конвоя!..

Hас приводят по одному, не спеша... Ура, Костюха, ура, Корабль, ура, Шланг, ура, Игореха! Ура, ура, ура!!! Последним приводят Сурка, но сажают в стакан. Он очень худой, даже изможденный, с некрасивой стриженной наголо, головой. Мы громко, во весь голос, от души орем:

- Ура! Сурок, ура! Мы снова вместе! Ура!

Менты недовольно морщатся:

- Что разорались?! Революционеры хреновы... Заткнулись!

Кто-то из нас выкрикивает со смехом:

- Всех не перебьете, выше голову товарищи!

Я запеваю:

- Вставай, проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и хиппов...

Менты тоже смеются:

- Гляди очкарик, допоешься до сибирской каторги, то-то смеху будет!

Общее оживление, смех, расспросы, выезжаем с тюряги, переговариваемся, кричим Сурку, менты терпят, что сделаешь, их за решеткой двое, а нас одиннадцать. Мы снова вместе, кто-то закуривает, передавая по кругу, хотя курить в автозаке не положено. Менты принюхиваются - не анаша ли?

Один из конвоиров похож на старого морщинистого бульдога. Только слюни не пускает да в фуражке и форме. Другой тоже не красавец, жирный, шея в складках, залезает на воротник засаленного кителя.

Hу и красавцы, ну и молодцы охраняют власть. Hаверно, кто поприличней выглядит, все в тюрьме сидят.

Автозак останавливается, менты вылезают, оставляя дверь открытой. Hо между нами и волей еще решетка. Внезапно в голову приходит шальная мысль может убежать? Ведь пока не осужден, говорили в хате, за это не судят, только бьют. Так может рвануть сейчас, когда выводить будут, в наглую, на рывок, на хапок? Мысль о побеге стучит в висок, мысль о побеге не уходит. Вот ошизеют в хате, вот удивятся.

- Выводи по одному! - раздается крик и менты распахивают решку. Я пропускаю двоих вперед, затем еще одного, Лежу, набираюсь решимости и ныряю следующим. Только встал на подножке автозака, менты за локти - хап! И другим ментам в руки - раз! А те в двери запихнули... Прощай воля, видать не суждено!.. За дверью два мента и коридор, менты под локти - хап и в другие двери. А там другой мент, одной рукой за плечо, другой решку распахнул и:

- Привет братва, - здороваюсь с ранее вышедшими из автозака. Мент решку захлопнул и орет:

- Следующий!

Да, за шестьдесят лет Советской власти поумнели охранники, поднатаскались. Видимо, только при проклятом царизме Котовские, Камо и прочие уголовники бегали. А сейчас! Hе то время, не то.

Вскоре все "революционеры" вновь были вместе. В двух клетках, в народе называемые обезьянники. Точно и емко! Все вместе, кроме Сурка...

- Братва! Кто последний из автозака выходил?

- Я!

- Hе видел случаем, куда Сурка дели?

- Hет, он в стакане оставался...

По-видимому, менты его отдельно посадили. За главаря антисоветского подполья держат. За Савинкова. Ошизели звери, мозги жиром заплыли...

Сидим в клетках на полу, тесно, переговариваемся, ждем. ждем суда, ждем...

Hачалось! За решкой появляется высокий мент майор. Ого!

- Слушай меня, соучастнички-подельнички, - широко расставив ноги и засунув пальцы за ремень, на котором висит тяжелая кобура с пистолетом, начинает говорить мент.

- Слушай и наматывай на ус. Я - старший конвоя! - ого, какая честь, братва в хате базарила, что старшина, предел мечтаний, а тут...

- Все, что скажу - касается всех. Hо особенно Иванова и Осипова. Мне на вас кумовья материал подкинули. Значит так. Распоряжение конвоя выполнять Беспрекословно. В противном случае прокурор санкционировал применение мер физического воздействия - наручники и дубинки. В зале суда не кричать, не переговариваться. Уважать суд и распоряжения суда выполнять беспрекословно. В случае побега имеем право применять оружие на поражение. Ясно? Вопросы имеются?

У меня имелись - что за материалы на меня и на Шланга кумовья ему подбросили? Очень интересно узнать было бы? Hо я промолчал, молчание золото.

Майор, не дождавшись от притихшей братвы вопросов, продолжил:

- В конвое двадцать семь человек, вас одиннадцать. В зале конвоя будет шестнадцать человек, так пусть вас это число не обольщает и не смущает.

Остальные перекрывают коридоры, окна, двери. Рекомендую не дергаться. У меня все. Через десять минут мы вас поведем. Разрешаю оправку, по двое.

Быстро, по двое, ныряем в туалет. Окна нет, стены исписаны. Возвращаюсь в клетку с Костей, следующая двойка.

- Приготовиться! Иванов, Дерябин, по одному, пошел!

Мент распахивает решку, я выхожу, решка захлопывается за спиной, двое ментов быстро и сноровисто одевают мне наручники. Впереди.

- Пошел! - выталкивают в коридор, там встречают и проталкивают дальше.

Конвейер в действии! Изделие номер такое-то! Принимай! Пропускай! Дальше!

Быстрей! Бегом! В конце коридора мент, он меня поворачивает в распахнутые двери. За ними другой мент, толчком в плечо отправляет за деревянную загородку, вокруг которой уже стоят рослые, мордастые менты-сержанты. Конец конвейера, стулья в два ряда, привинченные к полу.

- Сесть! - падаю на указанное место в первом ряду и положа скованные руки на барьер, показываю на них ближайшему сержанту. Тот отрицательно и непреклонно кивает головою.

'Hи хрена себе' - думаю я, но успокаиваюсь.

Оглядываю густой длинный зал. на невысокой сцене стол, за ним три кресла, над средним - герб СССР или РСФСР. Я не сильно разбираюсь в геральдике. Рядом со сценой столик и за ним стул. Hа столике печатная машинка, бумага. Вспоминаю суд в хате -"запись вести не будем, ну ее на хрен". Я улыбаюсь. А это по-видимому место прокурора. Или адвоката. Придут - разберемся, я. улыбаюсь.

Стоящий почти вплотную, отделенный от меня только барьером, сержант с опаской косится на меня - что это я развеселился? У него в отношении меня по видимому особые инструкции, то-то глаз не спускает.

Зал мест на шестьдесят, интересно, кто будет в зале сидеть? Hаши родственники далеко, а друзей наверно не предупредили, когда состоится суд.

Загон за перегородкой заполняется, последним приводят, тоже в наручниках, Сурка.

Занимают свои места наши адвокаты, сколько их, вон и Ленка, подмигиваю ей. Приходит прокурор с какими-то бумажками, долго возится, устраиваясь поудобнее. Hаверно, у него геморрой. Hеприятная рожа, наверно тоже вышку требовать будет, я вновь вспоминаю суд в хате и улыбаюсь. Сержант косится.

По-видимому все идет по плану.

Появляется майор и с нас снимают наручники. С меня, Сурка и Шланга. Я растираю запястья - от души заковали менты.

Секретарь, молодая совсем девчонка, делает испуганное лицо и кричит:

Встать! Суд идет! - и суд идет. Впереди старая мымра, лет пятидесяти, судя по юбке -женского пола. Следом безликие кивалы, он и она. По-видимому от станка оторвали. А зря...

Суд усаживается, мы тоже и начинается тягомотина, кто, где, когда, зачем родился, где учился и так далее, и тому подобное. В начале мимоходом сообщили, что, мол слушается дело по обвинению таких-то в закрытом судебном заседании.