Экологический роман

Горелов-отец, инженер, имел предприятие строительных материалов иконструкций, был учредителем "Товарищества по устройству и улучшениюжилищ для нуждающегося трудящегося населения" и состоял в дружбе, былсподвижником знаменитого на весь мир инженера Владимира ГригорьевичаШухова. Шухов был крестным отцом Аси.

В той комнате, которая называлась Асиной, столовой и библиотекой,Голубев и Ася учили уроки и рассматривали семейные альбомы трибольших, два поменьше, все с золочеными застежками, все с фотографиямитаких людей, таких пейзажей, таких кораблей и лошадей, которых, казалось мальчику Голубеву, на свете быть не могло, но они все-таки были.Хочешь верь, хочешь нет - они были на этом свете.

И Шухова тоже видел мальчик Голубев, он бывал здесь, и на письменном столе Горелова-отца стояла модель башни Шухова - на всех обжитыхлюдьми континентах эта башня была признана выдающимся произведениеминженерного искусства (когда-то так и говорилось и учебники так назывались "Инженерное искусство") - металлические стержни, расположенныепод углом к горизонтали и строго параллельно друг другу, создавали множество ромбов идеальной формы, два ряда стержней соединялись в однуконструкцию металлическими же обручами. Прозрачность, легкость, простота и уверенность: только так, как есть, никак больше не может и не должнобыть. Наверху водонапорный бак - купол с усеченной луковицей, что-то отцерковной архитектуры.

Разглядывая модель, мальчик Голубев чувствовал себя взрослее, умнее илучше, чем он был на самом деле, к нему начинали приходить такие слова,как "архитектура", "гармония", "разум", "творчество"... Конечно, и слово"любовь", а все это и было тем созерцанием и тем чувством, которое человекможет искать и не находить всю жизнь. Голубеву же выпало - он и не искал,а нашел. Ася нашла.

Живой Шухов, с бородкой и усами, в блузе и с галстуком, всегда что-товнимательно разглядывающий, инженер Горелов с усиками, но без бороды,живая Елизавета Семеновна с медальончиком на груди - все они были живыне вообще, но по особому и очень счастливому случаю, они, много позжепонял Голубев, обладали экологической чистотой существования, а ихмеханика была согласована с той географией, в которой они явились.

В 1937 году, поздней осенью, инженер Горелов был арестован и высланв Вологодскую область. Асе советская власть позволила окончить школу вМоскве и сразу сослала ее в Сибирь. Елизавета Семеновна тогда же умерла.Ася никак не хотела скомпроментировать Голубева, поэтому она не писалаему, и ему ничего не оставалось как только поверить, что Аси нет в живых. Он поверил.

Когда в марте 1964 года они встретились, Ася словно в каком-топреступлении призналась:

- А я в заключении на Пятьсот первой была! - Она знала Голубевуизвестно, что такое Пятьсот первая.

- В бараке? Вблизи Лабытнанг?

- В бараке. Сорок километров от Лабытнанг. Ася была живой из мертвых, но и это не все - она была в бараках Пятьсот первой...

Что там было? Вокруг ее барака?

- Горы...

- Речка? Какая?

- Речка? Собь. .

Так и есть: он бывал в Асином бараке, промерзшем, сыром, с узкими окошечками у самой земли. В 1954 году, летом, когда ехал из Лабытнанг в Сейду.

Пятьсот первую расформировали, но Асю и тогда не пустили в Москву,в европейскую часть СССР не пустили, и она несколько лет жила в Березове,в поселке при впадении Северной Сосьвы в Обь, там когда-то был в ссылкеМеншиков (суриковский "Меншиков в Березове"), и Голубев коротко надень-два - в те же годы тоже бывал в Березове с инспекторским барометром. Но они не встретились.

Голубев пытался объяснить Асе эпопею Пятьсот первой, чудовищныйзамысел и против людей и против природы, два совмещенных зла, но Асясказала:

- Года через два, будем живы, я тебя выслушаю, я пойму. Сейчас ненадо, не могу!

Голубев заговорил об Ангальском гидростворе, Ангальском мысе Асявидела мыс не один раз - он, вспоминая, произнес слово "красиво".

- Красиво?.. - вздрогнула Ася. - Отложим и этот разговор. На год... Голубев - о проекте Нижне-Обской ГЭС, Ася слушала вся внимание,он кончил, она спросила:

- Если бы эту ГЭС начали строить? Сколько бы на стройке погиблолюдей?

- Много... Но меньше, чем это было бы при Сталине. Ася сказала:

- И об этом - в другой раз. Об этом достижении. Голубев, смущенный и растерянный, замолкал. Воспоминания тоже оборачивались коварством.

Ася могла на полуслове его прервать, могла задать ему какой угодно вопрос, он ей - далеко не всякий; она могла сказать: "Тебе, мой милый, пора домой", и он уходил; могла позвать: "Завтра в половине восьмого" онприезжал минута в минуту; в течение часа он мог десять раз сказать ей, какон любит ее, она - ни разу, и ни разу могла не улыбнуться на его признания.Но если Голубев хотел вдруг высказать Асе свое недоумение, он обращалсяне к ней, а к природе.

- В природе ищу законность своего существования, - говорил Голубев, но она, кажется, сомневается и сомневается во мне.

- Значит, мучаешься?

- Недоволен собой: не могу вписаться в природу. А ведь люблю ее!

- А может быть, все, что ты говоришь, - утопия? Если ты утопист, прими религию - единственная утопия, которая не обещает Царства Божия наземле, только на небе!

Когда они прощались перед отъездом Голубева в Египет, Ася погладилаГолубева по голове, поцеловала.

- Ты и в самом деле хороший! Я убеждаюсь в этом больше и больше.Съезди, милый мой, в Египет, пообщайся со священным Нилом, тебе этоочень нужно, вернешься, а тогда... Не задержевайся долго... Долго этоневозможно. Считать дни на воле хуже, чем в заключении! Там это тебезадано, а здесь задаешь самой себе!

Голубев хотел Асю обнять, она в испуге отстранилась.

- Что ты, что ты! Разве можно?

- Почему же нельзя?

- Множество причин.

- Хотя бы одна?

- Я с одним получеловеком, я с лагерным начальником жила. Асязаплакала, впервые за все время их встреч.

- Оставь! Ну оставь! Какое это имеет значение?

- Что ты говоришь! Подумай - какой ты мужчина, какой человек, еслиэто не имеет для тебя значения? - Ася заплакала навзрыд. И вдругулыбнулась: Поезжай в свой Египет!

В дверь позвонили, Ася пошла открыть. Просунулись головы двухстарушек-соседок, в один голос они спросили:

- А наша Мурочка не у вас?

Они были очень бдительны, эти старушки, очень одиноки и несчастны ипо какому-нибудь поводу обязательно заглядывали к Асе всякий раз, когдаподозревали, что Ася не одна.

Вернувшись из Египта, Голубев звонил и звонил Асе, телефон молчал имолчал. Телефон в детской больнице, где работала Ася, был занят или тожемолчал. Тогда Голубев поехал в Мытищи, в Асин дом - что-нибудь узнать утех старушек, которые ко всему прочему вечно ссорились друг с другом,однако выйдя на лестничную площадку, были как одна, кричали в дваодинаковых визгливых голоса.

Голубев звонил в Асину дверь - ни звука. Он стал звонить непрерывнов надежде, что надоест соседкам и они выйдут. И они вышли.

- Чего звоните-то? С ума сошли? Или как?

- Не знаете, где Ася? - спросил Голубев.

- А вы? Будто не знаете?!

- Придуривается! Много вас таких найдется - придурков!

- Не знаете, где Ася? - спрашивал Голубев.

- Они всегда вот так, которые ходют: когда не надо - здесь, когданадо - их на пушку нет!

- Где Ася?

- Где да где! Не базлай! Спроси по-человечески! Девятый день прошел,он, видишь ли, не знает!

На площадку вышла Мурка, большая, глазастая, зеленая с черным,хвост трубой. Потерлась о ноги Голубева.

- Ты что ластишься-то к кажному? - закричала одна из старушек.

- Пошла домой, дрянь такая! - закричала другая еще громче, и все троеони ушли, сильно хлопнув дверью.

В убогой комнатке Аси на тумбочке стояла модель башни Шухова.Голубев, навещая Асю, недоумевал:

- Сохранила? Чудом?

- У знакомых в Москве оставила, когда поехала в первую, в вологодскую, ссылку.