Убежище

Господи... Так называл меня только Феликс. Но это не его голос! Я вскакиваю и тотчас бросаюсь в объятья Гены и Валеры, друзей Феликса, тех самых, что травили меня вместе с его мамулей в Севастополе, а до и после того были просто милыми однокурсниками-ленинградцами. До боли знакомые холеные белые рыхлые лица! "Гена, Гена, - смеется Валера, видя что его друг не отпускает моей талии. -- Прежде чем обнимать такую красивую девушку в таком легкомысленном наряде после долгой разлуки, следует выяснить нет ли за скалой законного ревнивца, способного проткнуть тебя острогой." "Ой, мам! -непритворно пугается рыжий Гена. -- Таня, ты ведь нас ему не выдашь?" "Не выдам. Я свободна и вам ужасно рада. Просто не могу выразить как!.. Это кажется мне продолжением сегодняшнего сна." "А началом сна что казалось?" "Феликс, - неожиданно выдаю я бушующие чувства. И меня тут же начинает колотить дрожь. -- Он мне сегодня снился..."

Они помрачнели. "Он был похож на мокрую курицу во дворце бракосочетаний, а невесту выносил почти брезгливо, - произнес профессиональный лицемер Валера. А Гена так же фальшиво добавил: - Конечно, ты ему подходила бы больше в этой роли." "Эллочка Коганская, конечно?" спросила я, криво улыбаясь. "Если бы! Совершенно со стороны. Ты ее не знаешь." "Красивая?" "Это на чей вкус." "Из наших?" "Мединститут." "Веселая? Остроумная?" "Н-не думаю... Впрочем, говорят, в своем деле дока. Готовится в ординатуру, занималась в разных там престижных кружках. Короче -- способный врач," - нехотя заканчивает Гена, отводя в сторону свои лживые глаза. А Валера словно с осуждением добавляет: "Академически умна. Натаскана в области музыки и театра. Дитя нашего великого города. И мама у нее скрипач. Первая скрипка какого-то театра, кажется." "Толстая, рыхлая, - почему-то лихорадочно расспрашиваю я, надеясь услышать хоть что-то негативное о моей счастливой сопернице. -- У нее белое лицо и черные кудряшки?.." "Нет-нет, ты имеешь в виду совсем не ту. Светлая шатенка с карими большими глазами. Довольно привлекательная фигура. Не твоя, конечно, это совершенно неповторимо, но вполне терпимые формы." "Феликс ее любит? Уважает, по крайней мере?.." "Боюсь, Таня, что он относится к ней все лучше и лучше. Тем более, что она ждет ребенка..."

Звон, нараставший в ушах, как зловещий признак приступа, стал стихать. Ладно, если он счастлив, а ты его любишь, сказала мне моя совесть, то чего тебе еще надо? "Бог с ними, пусть благоденствуют, - рассмеялась я. -- Вы-то тут откуда? Не приехали же специально, чтобы меня развлекать этими подробностями!" "Мы тут в командировке от нашего НИИ... Выходной коллеги посоветовали провести на островах."

Они стали делиться впечатлениями о поездке, о Владивостоке, о нашем заводе. Вспомнили альма-матер и колхоз. Обычный треп бывших однокурсников. Я смеялась их шуткам, кивала, благосклонно принимала комплименты, вела себя вполне адекватно ситуации.

Итак... Ты переоценила свою особу, - трещал мне между тем внутренний голос. Февральское письмо было не криком отчаяния, а данью вежливости, прощальной милостынью. А ты-то, дура и психопатка, чуть с ума не сошла от жалости к бедному слабому Феликсу и к себе. А письмо-то просто какая-то плата за все, что между нами было.

"Хорошо, но ты-то тут откуда? -- спохватился Валера. -- Тоже в командировке?" Врет, сразу поняла я. Все-то он знает. Придуривается. Я кратко рассказала о себе. Они ахали, кивали, фальшиво пучили свои глаза. "Нравится?" - спросил Гена. "А разве тут может не понравиться?" "Да, красиво", - уже не скрывая равнодушия отозвался он, странно посмотрев на меня. "Купались уже?" "Что ты! Зашли по колено. Вода у вас ледяная." "А не хотите искупаться в лагуне? Тут вода теплее." "В другой раз." А Валера добавил: "В лагуне? Что ты! Все знают, что именно в таких теплых лагунах и водятся разные ваши спруты. Нет, мне еще жизнь не надоела."

Вот кто им уже точно надоел, так это я. Но они этого сами не скажут. Ведь такие элегантные, вежливые, утонченные, сдержанные, рассудительные, такие привычные!.. Но и мне неудобно было прервать беседу. Но тут, к общему облегчению, с обрыва донесся голос Вали: "Ого-го! Таня! Ты живая? Не утонула? Мы тебя всюду ищем! Поднимайся скорее, обед стынет. Кто это там с тобой? А то я всех наших позову!" "Это мои ленинградские друзья!" "Так веди их в наш лагерь. Покормим." "Пошли, мальчики?" "В другой раз, - повторил Гена, неприятно щерясь от блеска моря. - Рады были тебя повидать, Танечка." "Удачи тебе, - добавил Валера. -- Как говорится, ни пуха ни пера в твоем далеке." "И вам того же..."

"...а у самой видел как глаза горят синим пламенем? -- услышала я своим собачьим слухом фразу Гены, когда они стали удаляться. -- Какая все-таки женщина, а?" "Да, Фелю можно понять. Но я бы с такой связываться не решился. Убьет в случае чего, не задумываясь..."

***

Ночная сцена в декорациях специфических наших дальневосточных субтропиков.

Как хорошо поется у костра! Никто этого не знает, кроме племени диких туристов. Сидишь себе на теплом бревне, глядя на лунную дорожку и выкладываешься как умеешь. Все равно тут любой голос и любая песня -- лучше всех. Какая-то грустная песня про то, как мне мама, как мне мама целоваться не велит, звучала каким-то гимном в пронизанной запахами моря и цветов тишине. Мелодия так гремела, раскачивалась и парила, что у меня мурашки по спине бежали. Мы с девочками старательно и предельно жалобно пищали, что любовь кольцо, а у кольца начала нет и нет конца.

Увы, параллельно этой пасторали во мне кричало, между тем, другое. Итак, все приняли как должное мой разрыв с Феликсом и его женитьбу пусть не на Элле, но все-таки на другой. Облегченно одобряют его выбор не в мою пользу. Держатся своего круга, не допуская ни одного исключения. Конечно же, они и сейчас дружат с... семьей моего Феликса. Без меня в ней... Все остальное -- традиционное лицемерие. И я хороша! Кто меня вообще просил говорить про сон и тем более вести все эти все обнажающие вопросы. Чтобы меня же им бить было удобнее...

"Таня, - тормошила меня захмелевшая и за один день загоревшая Варя. -Прочь грусть! Если не хочешь больше петь, надо пить, пока снова петь не захочется." "Я схожу за водой, - поднялась я, хватая ведро. -- Я сегодня еще не носила." "Куда ты ночью? -- лениво возразил Марк со своей подушки в виде обнаженных ляшек соблазнительной Веры, на которых он как-то ненавязчиво и уютно устроился к обоюдному согласию. -- Я завтра сам принесу."