Доктор Живаго

ывается. Говорят, его разыскивают. Но довольно о нем. Я не люблю плакать, а если прибавлю о нем еще хоть слово, то чувствую, что разревусь.

-- Ты любила, ты еще до сих пор очень любишь его?

-- Но ведь я пошла за него замуж, он муж мой, Юрочка. Это высокий, светлый характер. Я глубоко виновата перед ним. Я не сделала ему ничего дурного, сказать так было бы неправдой. Но он огромного значения, большой, большой прямоты человек, а я -- дрянь, я ничто в сравнении с ним. Вот моя вина. Но пожалуйста, довольно об этом. Как-нибудь в другой раз я сама к этому вернусь, обещаю тебе. Какая она чудная у тебя, эта Тоня твоя. Боттичеллиевская. Я была при ее родах. Я с ней страшно сошлась. Но и об этом как-нибудь потом, прошу тебя. Да, так вот давай вместе служить. Будем оба ходить на службу. Каждый месяц получать жалованье миллиардами. У нас до последнего переворота были в ходу сибирские кредитки. Их аннулировали совсем недавно, и долгое время, всю твою болезнь, жили без денежных знаков. Да. Представь себе. Трудно поверить, но как-то обходились. Теперь в бывшее казначейство привезли целый маршрут бумажных денег, говорят, вагонов сорок, не меньше. Они отпечатаны большими листами двух цветов, синего и красного, как почтовые марки, и разбиты на мелкие графы. Синие по пяти миллионов клетка, красные достоинством в десять миллионов каждая. Линючие, плохая печать, краска расплывается.

-- Я видел эти деньги. Их ввели перед самым нашим отъездом из Москвы.

12

-- Что ты так долго делала в Варыкине? Ведь там никого нет, пусто? Что тебя там задержало?

-- Я убирала с Катенькой ваш дом. Я боялась, что ты первым делом наведаешься туда. Мне не хотелось, чтобы ты застал ваше жилище в таком виде.

-- В каком? Что же там, развал, беспорядок?

-- Беспорядок. Грязь. Я убрала.

-- Какая уклончивая односложность. Ты недоговариваешь, ты что-то скрываешь. Но твоя воля, не стану выведывать. Расскажи мне о Тоне. Как крестили девочку?

-- Машей. В память твоей матери.

-- Расскажи мне о них.

-- Позволь как-нибудь потом. Я ведь сказала тебе, я еле сдерживаю слезы.

-- Самдевятов этот, который тебе лошадь давал, интересная фигура. Как по-твоему?

-- Преинтереснейшая.

-- Я ведь очень хорошо знаю Анфима Ефимовича. Он был нашим другом дома здесь, в новых для нас местах, помогал нам.

-- Я знаю. Он мне рассказывал.

-- Вы наверное дружны? Он и тебе старается быть полезным?

-- Он меня просто осыпает благодеяниями. Я не знаю, что бы я стала без него делать.

-- Легко представляю себе. У вас наверное короткие, товарищеские отношения, обхождение запросто? Он наверное во всю приударяет за тобою.

-- Еще бы. Неотступно.

-- А ты? Но виноват. Я захожу за границы дозволенного. По какому праву я расспрашиваю тебя? Прости. Это нескромно.

-- О, пожалуйста. Тебя, наверное, интересует другое, -- род наших отношений? Ты хочешь знать, не закралось ли в наше доброе знакомство что-нибудь более личное? Нет, конечно. Я обязана Анфиму Ефимовичу