Золотая цепь

как ради опыта читаем мы на расстоянии печатный лист - угадывая, местами прочтя или пропуская слова, с тем, что, связав угаданное, поставим тем самым в линию смысла и то, что не разобрали. Потом он нагнулся и поцеловал руку - без особого увлечения, но очень серьезно, сказав: - Благодарю. Я верно понял вас, добрая Дигэ, и я не выхожу из этой минуты. Отдадимся течению. - Отлично, - сказала она, развеселясь и краснея, - мне очень, очень жаль вас. Без любви... это странно и хорошо. - Без любви, - повторил он, - быть может, она придет... Но и не придет - если что... - Ее заменит близость. Близость вырастает потом. Это я знаю. Наступило молчание. - Теперь, - сказал Ганувер, - ни слова об этом. Все в себе. Итак, я обещал вам показать зерно, из которого вышел. Отлично. Я - Аладин, а эта стена - ну, что вы думаете, - что это за стена? - Он как будто развеселился, стал улыбаться. - Видите ли вы здесь дверь? - Нет, я не вижу здесь двери, - ответила, забавляясь ожиданием, Дигэ. - Но я знаю, что она есть. - Есть, - сказал Ганувер. - Итак ... - Он поднял руку, чтото нажал, и невидимая сила подняла вертикальный стенной пласт, открыв вход. Как только мог, я вытянул шею и нашел, что она гораздо длиннее, чем я до сих пор думал. Выпучив глаза и выставив голову, я смотрел внутрь нового тайника, куда вошли Ганувер и Дигэ. Там было освещено. Как скоро я убедился, они вошли не в проход, а в круглую комнату; правая часть ее была от меня скрыта, - по той косой линии направления, как я смотрел, но левая сторона и центр, где остановились эти два человека, предстали недалеко от меня, так что я мог слышать весь разговор. Стены и пол этой комнаты - камеры без окон - были обтянуты лиловым бархатом, с узором по стене из тонкой золотой сетки с клетками шестигранной формы. Потолка я не мог видеть. Слева у стены на узорном золотистом столбе стояла черная статуя: женщина с завязанными глазами, одна нога которой воздушно касалась пальцами колеса, украшенного по сторонам оси крыльями, другая, приподнятая, была отнесена назад. Внизу свободно раскинутыми петлями лежала сияющая желтая цепь средней якорной толщины, каждое звено которой было, вероятно, фунтов в двадцать пять весом. Я насчитал около двенадцати оборотов, длиной каждый от пяти до семи шагов, после чего должен был с болью закрыть глаза, - так сверкал этот великолепный трос, чистый, как утренний свет, с жаркими бесцветными точками по месту игры лучей. Казалось, дымится бархат, не вынося ослепительного горения. В ту же минуту тонкий звон начался в ушах, назойливый, как пение комара, и я догадался, что это - золото, чистое золото, брошенное к столбу женщины с завязанными глазами. - Вот она, - сказал Ганувер, засовывая руки в карманы и толкая носком тяжело отодвинувшееся двойное кольцо. - Сто сорок лет под водой. Ни ржавчины, ни ракушек, как и должно быть. Пирон был затейливый буканьер. Говорят, что он возил с собой поэта Касторуччио, чтобы тот описывал стихами все битвы и попойки; ну, и красавиц, разумеется, когда они попадались.