Наши за границей

— Вотъ развѣ только изъ-за этого…

— Надѣвай, надѣвай… Я дѣло говорю.

Черезъ четверть часа Глафира Семеновна одѣлась.

— Ну, вотъ такъ хорошо. Теперь никто не скажетъ, что кухарка, — сказалъ Николай Ивановичъ. — Вотъ и я брилліантовый перстень на палецъ надѣну. Совсѣмъ готова?

— Совсѣмъ. На выставку поѣдемъ?

— Конечно-же, прямо на выставку. Какъ выставка-то по-французски? Какъ извозчика-то нанимать?

— Алекспозиціовъ.

— Алекспозиціонъ, алекспозиціонъ… Ну, тронемся…

Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна сошли съ лѣстницы. Внизу Николай Ивановичъ опять всячески старался всучить свой паспортъ въ прописку, обращаясь уже на этотъ разъ къ хозяину и хозяйкѣ гостинницы, но тѣ также наотрѣзъ отказались взять:- «се n’est pas nécessaire, monsieur».

— Нѣтъ, ужъ ты что ни говори, а тутъ какая-нибудь штука да есть, что они паспорта отъ насъ не берутъ! — сказалъ Николай Ивановичъ женѣ, выходя изъ подъѣзда на улицу, и прибавилъ:- Нужно держать ухо востро.

XXVI

— Батюшки! Да тутъ и извозчиковъ нѣтъ. Вотъ въ какую улицу мы заѣхали, — сказалъ Николай Ивановичъ женѣ, когда они вшли изъ подъѣзда гостинницы. — Какъ теперь выставку-то попасть?

— Языкъ до Кіева доведетъ, — отвѣчала храбро Глафира Семеновна.

— Ты по-французски-то тоже одни комнатныя слова знаешь, или и другія?

— По-французски я и другія слова знаю.

— Да знаешь-ли уличныя-то слова? Вотъ мы теперь на улицѣ, такъ вѣдь уличныя слова понадобятся.

— Еще-бы не знать! По-французски насъ настоящая француженка учила.

Николай Ивановичъ остановился и сказалъ:

— Послушай Глаша, можетъ быть, мы на выставку-то вовсе не въ ту сторону идемъ. Мы вышли направо изъ подъѣзда, а, можетъ быть, надо налѣво.

— Да вѣдь мы только до извозчика идемъ, а ужъ тотъ довезетъ.

— Все-таки лучше спросить. Вонъ надъ лавкой красная желѣзная перчатка виситъ, и у дверей, должно быть, хозяинъ-перчаточникъ съ трубкой въ зубахъ стоитъ — его и спроси.

Напротивъ черезъ узенькую улицу, около дверей въ невзрачную перчаточную лавку, стоялъ въ одной жилеткѣ, въ гарусныхъ туфляхъ и въ синей ермолкѣ съ кисточкой пожилой человѣкъ съ усами и бакенбардами и курилъ трубку. Супруги перешли улицу и подошли къ нему.

— Пардонъ, монсье… — обратилась къ немъ Глафира Семеновна. — Алекспозисіонъ — а друа у а гошъ?

Французъ очень любезно сталъ объяснять дорогу, сопровождая свои объясненія жестами. Оказалось, что супруги не въ ту сторону шли, и пришлось обернуться назадъ. Вышли на перекрестокъ улицъ и опять остановились.

— Кажется, что перчаточникъ сказалъ, что направо, — пробормотала Глафира Семеновна.

— Богъ его вѣдаетъ. Я ничего не понялъ. Стрекоталъ, какъ сорока, — отвѣчалъ мужъ. — Спроси.

На углу была посудная лавка. Въ окнахъ виднѣлись стеклянные стаканы, рюмки. На стулѣ около лавки сидѣла старуха въ красномъ шерстяномъ чепцѣ и вязала чулокъ. Опять разспросы. Старуха показала налѣво и прибавила:

— C’est bien loin d’ici, madame. Il faut prendre l’omnibus [8]…

Взяли налѣво, прошли улицу и очутились опять на перекресткѣ другой улицы. Эта улица была уже многолюдная; сновало множество народа, ѣхали экипажи, ломовыя телѣги, запряженныя парой, тащились громадные омнибусы, переполненные пестрой публикой, хлопали, какъ хлопушки, бичи кучеровъ. Магазины уже блистали большими зеркальными стеклами.

— Rue La Fayette… — прочла надпись на углу Глафира Семеновна и прибавила:- Эта улица зовется Рю Лафаетъ. Я помню, что я что-то читала въ одномъ романѣ про Рю Лафаетъ. Эта улица мнѣ знакома. Однако, надо-же взять извозчика. Вонъ порожній извозчикъ въ бѣлой шляпѣ и красномъ жилетѣ ѣдетъ. Николай Иванычъ, крикни его! Мнѣ неловко кричать. Я дама.

— Извозчикъ! — закричалъ Николай Ивановичъ.

— Да что-жъ ты по-русски-то. Надо по-французски.

— Тьфу ты пропасть! Совсѣмъ забылъ, что здѣсь по-русски не понимаютъ. Какъ извозчикъ-то по-французски?

— Коше.

— Да такъ-ли? Кажется, это ругательное слово? Кажется, коше — свинья.

— Свинья — кошонъ, а извозчикъ — коше.

— Вотъ языкъ-то… Коше — извозчикъ, кошонъ — свинья!.. Долго-ли тутъ перепутаться!

— Да кричи-же, Николай Иванычъ!

— Эй, коше! Мусье коше!

— Ну, вотъ, пока ты собирался, его уже взяли. Вонъ какой-то мужчина садится въ коляску. Такъ здѣсь нельзя… И что это у тебя за разсужденія! Еще ѣдетъ, еще ѣдетъ извозчикъ. Кричи.

— Коше! — крикнулъ опять Николай Ивановичъ и махнулъ ему зонтикомъ, но извозчикъ самъ махнулъ ему бичемъ и отвернулся. — Не ѣдетъ. Должно быть, занятъ.

Опять перекрестокъ.

— Рю Лафитъ… — прочитала Глафира Семеновна и прибавила:- Рю, Лафитъ мнѣ по роману знакома. Рю Лафитъ я отлично помню. Батюшки! Да вѣдь въ Рю Лафитъ Анжелика приходила на свиданіе къ Гастону и здѣсь Гастонъ ранилъ Жерома кинжаломъ, — воскликнула она.

— Какая Анжелика? Какой такой Гастонъ? — спросилъ Николай Ивановичъ.

— Ты не знаешь… Это въ романѣ… Но я-то очень хорошо помню. Такъ, такъ… Еще угольщикъ Жакъ Видаль устроилъ ему послѣ этого засаду на лѣстницѣ. Ну, вотъ извозчикъ! Кричи! Кричи!

— Коше! Коше!..

Извозчикъ, котораго кричали, отрицательно покачалъ головой и поѣхалъ далѣе.

— Что за чортъ! Не везутъ! Вѣдь эдакъ, пожалуй, пѣхтурой придется идти, — сказалъ Николай Ивановичъ.

— Пѣшкомъ невозможно. Давеча француженка сказала, что выставка очень далеко, — отвѣчала Глафира Семеновна. — Вотъ еще извозчикъ на углу стоитъ. Коше! — обратилась она къ нему сама. — Алекспозиціонъ?

Извозчикъ сдѣлалъ пригласительный жестъ, указывая на коляску.

— Не садись такъ, не садись безъ ряды… — остановилъ Николай Ивановичъ жену, влѣзавшую уже было въ экипажъ. — Надо поторговаться. А то опять чортъ знаетъ, сколько сдерутъ. Коше! Комбіенъ алекспозиціонъ? — спросилъ онъ.

Извозчикъ улыбнулся, полѣзъ въ жилетный карманъ, вынулъ оттуда печатный листъ и протянулъ его Николаю Ивановичу, прибавивъ, кивая на экипажъ:

— Prenez place seulement.

— Что ты мнѣ бумагу-то суешь! Ты мнѣ скажи: комбьенъ алекспозиціонъ?

— Vous verrez là, monsieur, c’est écrit.

— Глаша! Что онъ говоритъ?

— Онъ говоритъ, что на листѣ написано, сколько стоитъ до выставки. Садись-же… Должно быть, и листкѣ такса.

— Не желаю я такъ садиться. Отчего-жъ, когда извозчикъ везъ насъ въ гостинницу, то не совалъ никакой таксы? Алекспозиціонъ — онъ франкъ. Четвертакъ…

— Oh, non, monsieur, — отрицательно покачалъ головой извозчикъ и отвернулся.

— Да садись-же, Николай Иванычъ, а то безъ извозчика останемся, — протестовала Глафира Семеновна и вскочила въ экипажъ.

— Глаша! Нельзя-же не торговавшись. Сдерутъ.

— Садись, садись.

Николай Ивановичъ, все еще ворча, помѣстился тоже въ экипажѣ. Извозчикъ не ѣхалъ. Онъ обернулся къ нимъ и сказалъ:

— Un franc et cinquante centimes et encore pour boire…

— Алле, алле… — махнула ему Глафира Семеновна. — Франкъ и пятьдесятъ сантимовъ проситъ и чтобъ ему на чай дать, — объяснила она мужу. — Алле, алле, коше… Алекспозиціонъ.

— Quelle porte, madame [9]? — спрашивалъ извозчикъ, все еще не трогаясь.

— Вотъ ужъ теперь рѣшительно ничего не понимаю. Алле, алле! Алекспозиціонъ. Пуръ буаръ — вуй… Алле.

Извозчикъ улыбнулся, слегка тронулъ лошадь бичомъ и экипажъ поплелся.

XXVII

Черезъ пять минутъ извозчикъ обернулся къ сидѣвшимъ въ экипажѣ супругамъ и сказалъ:

— Vous êtes etrangers, monsieur? N’est ce pas [10]?

— Глаша! Что онъ говоритъ? — отнесся къ супругѣ Николай Ивановичъ.

— Да кто-жъ его знаетъ! Не понимаю.

— Да вѣдь это-же уличныя слова, а про уличныя слова ты хвасталась, что знаешь отлично.

— Уличныхъ словъ много. Да наконецъ, можетъ быть, это и не уличныя.

— Etes-vous Russe, monsieur, Anglais, Espagnol.

— Рюссъ, рюссъ, — отвѣчала Глафира Семеновна и перевела мужу:- Спрашиваетъ, русскіе мы или англичане.