Обратные адреса

- Во-первых, они были так потрясены стойкостью нашего пограничника, что решили использовать его смерть для поднятия духа своих солдат, особенно маньчжуров. "Вот, мол, смотрите, какой герой этот русский, а мы, самураи, потомки богини Солнца Аматерасу-Оми-Ками, избранные из избранных на этой земле, должны быть духом во сто раз крепче русского". Действительно, в последнее время участились случаи перехода на нашу сторону целых маньчжурских подразделений, причем с оружием в руках. Не хотят они служить самураям! Ну а во-вторых, - Ковальков помолчал, - этот маскарад, по их мнению, что ни говори, должен был свидетельствовать о гуманном отношении к военнопленным, захваченным на поле боя. - Ковальков повысил голос: - Но кого они собираются вводить в заблуждение? Если они, согласно договоренности, доставят тело Баранова завтра в Орехово, наши военные врачи установят так называемую самурайскую гуманность! - И после краткой паузы сказал доверительно: - В донесениях, которые ты читал, изложено все точно...

Хотя день и час передачи были заранее обусловлены и в Орехове к ней готовились, комбриг, как мне показалось, еще не был твердо уверен, что она состоится точно в назначенное время.

Ведь переговоры противных сторон шли по различным каналам трудно Баранов был захвачен в плен у Рыжей сопки 24 ноября 1936 года, а передача назначена на 10 января 1937-го - и то неожиданно срывались, то начинались снова.

- Жаль, что Листовский не сможет приехать, - сказал комбриг, говорил, что занят, и поручил тебе от имени крайкома комсомола выступить в клубе на торжественно-траурном митинге. Так что иди к Митракову, он даст тебе факты о боевой службе Баранова. - И, грустно вздохнув, произнес: Вот так-то, милый ты мой дружочек!

- Есть, товарищ комбриг, - сказал я, вставая. - Поручение секретаря крайкома выполню!

Уйдя от Ковалькова, я долго бродил в лесу среди сникших от снега сосен, и странное дело, не речь, с которой мне предстояло выступить в клубе, занимала меня, а совсем другое: напиши я в своем очерке о том, как на гарнизонном плацу в Сангачоу невесть откуда доставленный туда русский священник совершил христианский обряд отпевания по усопшему рабу божьему Василию, редактор газеты взорвется хуже, чем в прошлый раз.

"Нет, - твердо решил я, - пусть мои записи останутся в блокноте, а в газету пошлю информацию на первую полосу".

Утром 10 января в Орехове все было готово к торжественно-траурной церемонии. На перроне выстроился эскорт из полуроты пограничников. Из соседнего гарнизона прибыл духовой оркестр. Сюда же начали стекаться местные жители, делегации из Владивостока, Никольск-Уссурийска, Спасска...

Комбриг Ковальков, в бекеше защитного сукна со смушковым воротником и такой же шапке-ушанке - в то время генеральских папах не носили, медленно вышагивал вдоль платформы, искоса поглядывая то на стоявших по команде "вольно" пограничников в новеньких шинелях, с винтовками с примкнутыми штыками, слегка покрытыми седой изморозью, то на музыкантов, продувавших, чтобы не застыли на морозе, свои медные трубы.

Вот комбриг остановился, глянул из-под ладони вдаль, откуда с минуты на минуту из-за поворота должен был показаться поезд из Маньчжурии.

Наш паровоз-маневрушка, тщательно вымытый, начищенный и надраенный, с одной платформой, устланной белым полотнищем, на которой лежал в гробу унтер-офицер Фукуда, убитый у Рыжей сопки - два красноармейца стояли над ним в почетном карауле, - ожидал под парами около будки стрелочника.

Я находился в группе командиров тоже в военной форме, которую мне дал Митраков, и внешне ничем не выделялся среди них. Однако мое волнение, должно быть, выдавало меня, потому что каждая минута ожидания казалась томительно долгой и я то и дело украдкой поглядывал на часы.

В это время за поворотом раздался гудок паровоза, и негустой шлейф дыма, отбрасываемый ветром, слегка извиваясь, поплыл над вершинами сопок.

Комбриг скомандовал "смирно", и пограничники тотчас же замерли в строю, взяв винтовки "на караул". Приготовились и музыканты.

Как только показался паровоз из Маньчжурии, навстречу ему, два раза коротко прогудев, медленно двинулся наш. Минута, другая, третья - и оба паровоза, едва не стукнувшись буферами, остановились друг против друга около станции.

Гроб с телом Баранова стоял на платформе, увитой сосновыми ветками, воинского караула при нем не было.

Из паровозной будки сбежал по ступенькам офицер в короткой, до колен шубейке с широким из сизого козьего меха воротником и в такой же шапке со слишком длинными ушами и торопливо направился к Ковалькову. Приложил два пальца к шапке-ушанке, сказал по-русски, что, согласно договоренности, тело солдата Василия Баранова доставлено в полном порядке для обмена на труп унтер-офицера императорской армии Иосио Фукуда.

- Имею честь, майор Судзуки!

Ковальков, кивнув в ответ, предупредил:

- Обмен состоится лишь после того, как наши военные врачи осмотрят тело красноармейца Баранова. Предлагаю и вам сделать то же самое...

Майор нервно задвигал короткими усиками.

- Не имею честь, господин генерал, - сказал он. - Турупа вашего солдата доставлен полным порядком, обследованию не подлежит...

- По нашим достоверным сведениям, красноармеец Баранов был подвергнут в вашей контрразведке жестоким пыткам, они и явились причиной его смерти.

- Эти сведения ложные, господин генерал. Нася императорская армия относится к пленным, взятым на поле боя, как это... гуманно...

- Вот мы и проверим вашу гуманность, - строго сказал комбриг. - Если на теле Баранова нет никаких следов пытки, так и занесем в протокол! А если есть... - И, не договорив, подал знак военврачам, они двинулись было к платформе, но майор опередил: вскочил на подножку паровоза и велел машинисту дать задний ход.

Среди собравшихся на перроне возникло волнение.

- Ничего, далеко не уедут, - сказал комбриг.

И верно, доехав до поворота, паровоз постоял минуты три и стал медленно возвращаться.

Майор спрыгнул на перрон, опять подбежал к Ковалькову и, опять приложив два пальца к шапке-ушанке, еще больше коверкая слова, заявил:

- Господин генерал, солдата Баранова умер от ран, полученных в бою. По приказу генерала Осима ему были отданы воинская почесть. Над его турупом был совершен... как это... христианский обряд отпевания с вашим русска священника. Честь имею!

- Это нам известно, - спокойно сказал комбриг.

При этих словах у майора слегка дрогнули плечи, он снова нервно задвигал усиками и с каким-то растерянным удивлением посмотрел на комбрига.

- Это хорсё, оцен хорсё, господин генерал знает, что пытки не было.

Тем временем наши врачи уже взобрались на платформу и принялись осматривать тело Баранова, обнаружив явные следы пыток.

Майор пробовал протестовать, но уже было поздно, да и что он мог поделать, находясь на нашей земле, где вдоль перрона стояла в строю полурота вооруженных пограничников? Единственное, что было в его власти, не подписать протокол врачебного заключения, чем он и воспользовался.

- Желаете ли осмотреть труп унтер-офицера Фукуда? - спросил комбриг.

- Честь не имею! - мрачно ответил майор и, глянув на Фукуда бегло, без всякого интереса, велел солдатам перенести его на японскую платформу.

С минуту постоял в нерешительности, потом пошел к паровозу и коротким взмахом руки показал машинисту, что можно ехать.

Траурная процессия под звуки похоронного марша, сопровождаемая военным эскортом, направилась в клуб. За гробом, который несли на плечах боевые друзья Баранова с заставы Серебряной, шли несколько сот жителей Орехова, окрестных деревень и делегации из приморских городов.

Около клуба тоже стояло порядочно людей, у многих в руках были венки из свежей хвои, на ней еще сверкали, не успев растаять, голубые снежинки.

Наверно, не я один в этот солнечный морозный день в Орехове спрашивал себя: "Ну а ты, окажись на месте Баранова, сумел бы так, как он?"