Чертова кукла

— Пошла, одевайся, едем к нему. Он тебя спрашивал. Если не пустят — сиди все равно там до утра. А только что пустят — сейчас же объяснись с ним, как надо. Ничего, от радости хуже не будет. Да помни, ты меня не видала, от меня ничего не слыхала, тебе из больницы дали знать… что он "по неосторожности".

Мурочка была уже на ногах, слушала внимательно и кивала головой.

— Да, понимаю. Понимаю, ты не думай. Я сейчас буду готова. По неосторожности? Ну да… Я сама будто догадалась… Ах, Юрик, ах, Юрик…

Она убежала, поправляя по дороге волосы. Юрий не рассудил ей сказать, что Левкович стрелял сначала в него. Не хотелось, да и можно бы еще напортить. Мурочка, пожалуй, цену бы себе стала придавать или пожалела бы его, а это все лишнее: ей не для чего рассуждать, на нее нужен страх. Просто себе страх, и чтобы она из этого страха не выходила. Тогда она сумеет и хитрить с тактом.

В больницу он ее сам не повез. Посадил на извозчика, сказал адрес и сурово напомнил ей:

— Так не уезжать без свиданья! Ясно? Завтра я обо всем справлюсь.

Мура впопыхах, от испуга, от пережитых волнений, даже не спросила, какая рана, как все произошло. Но Юрий не тревожился: должно все обойтись хорошо.

Как он устал! Руки и ноги даже ломило. Спать, спать! Куда? На Васильевском, верно, беспорядок еще… К Лизочке лучше всего потихоньку, и запереться сейчас же, чтобы не прилезла.

Изморозь продолжалась, только вся побелела, и дома сквозь нее смотрели точно опухшие.

Спать! Спать!

Глава двадцать вторая

КОПЫТА ПО КРЫШЕ

— Я с пятницы его не видала, понятия не имею, — говорила Наташа раздраженно, стоя на крыльце своей дачной хибарки. Куталась с головой в рыжеватый платок, потому что было холодно, как осенью, шел дождик.

Неожиданно приехали гости: опять Яков, Хеся да еще двое других, — Наташа их знала раньше, но давно не видала: молодой, высокий, сутулый, по названию Юс, и пожилой, низенький — Потап Потапыч.

— Так не видали, не знаете? — приставал Яков. — Очень странно. Странно и опрометчиво так исчезать, когда он нужен.

Наташа сердито поглядела на него.

— А это не опрометчиво приезжать ко мне целой толпой? К чему, спрашивается?

— Ну, извините, — басом сказал Юс. — Я и то сомневался, да все Яков. Говорил, такое у вас здесь кладбище, что и собаки только одни дохлые. А Шурина, мол, у вас добыть можно.

Михаила часто звали "Шурином".

— Уж приехали, так идите в комнату, — проговорила Наташа и повернулась. — Не на дожде же мокнуть. Я попрошу хозяйку самовар поставить.

Гости двинулись за ней.

— Вот это ладно, — бросил Яков, снимая и встряхивая длинный мокрый кожан. — Я точно знал, две бутылочки рыженького захватил. Здесь ведь глушь.

Низенькая, просторная горница была темновата, но чисто прибрана. Наташа брезгливо покосилась на бутылки коньяку в руках Якова и вышла поискать свою дьячиху.

Гости расселись у стола с розовой скатертью. Хеся поодаль, молчаливая.

— Да коли этого… того… коли он уроки какие-то в графинином доме все давал… так графинин этот внучек должен знать… Ходы-то близкие… — медленно произнес Юс.

Яков так и вскинулся.

— Что? что? Какие уроки? Кто говорил уроки? Хеся, вы говорили…

Хеся пожала плечами.

— При чем же тут я? Ничего я не знаю…

— Да, может, напутал, — сдался Юс. — Я человек приезжий. Я к тому, что Шурина-то очень нужно. Не сидеть же нам зря без него? Либо так, либо этак.

Наташа вернулась, села к столу у мутного оконца и, положив голову на руку, неласково глядела на гостей.

— Давненько я вас, Сестрица, не видал, — обратился к ней Потап Потапыч.

— Кашляете?

— Да, это уж всегда. А теперь еще простудился на сырости. Вот чаю хорошо.

— С архиерейскими сливочками! — развязно подхватил Яков. — У меня и штопор в кармане!

За чаем опять Потап Потапыч стал заговаривать с Наташей. Она отвечала отрывисто, потом вдруг сказала, обращаясь ко всем:

— Я ничего не знаю и желала бы и впредь ничего не знать. Михаил со мной ни о чем не говорит, я виделась с ним как сестра, больше ничего. Отсюда я думаю через неделю уехать.

Потап Потапыч удивленно вздохнул и закашлялся.

— Уехать? — хихикнул Яков.

— Да. Совсем.

— Ого, Сестрица, вот как! — удивленно протянул Юс. — Это что ж, официально? Это новость.

Яков вмешался.

— Смотря для кого. Наталья Филипповна давно нам давала понять, что у нее… другие задачи. Шурин знал.

— Нет, какие же "другие задачи"… — заговорила Наташа, сдерживаясь. — Просто я утомлена, измучена, ни на что не гожусь… Решительно ни на что. Мне хотелось бы пожить где-нибудь одной, собраться с мыслями, заняться чем-нибудь для себя…

Потап Потапыч опять вздохнул, а Яков опять засмеялся.

— Ну да, ну да, всем нам пора бы собраться с мыслями да начать каждому о себе заботиться! Эту новую проповедь благополучия всех и каждого мы тоже слышали! Да и без проповеди уж на то пошло! Занятий много есть: кто науку избирает, кто искусству хочет послужить… Вы что же, Наталья Филипповна, цветы по фарфору в вашем уединении будете рисовать?

— Яков! Вон! — вскрикнула Наташа, поднимаясь со стула. — Как вы смеете так со мной разговаривать?

Все разом вскочили. Юс замахал руками на Якова.

— Ну, ну, что это, в самом деле? Сестрица, да ведь так нельзя! Плюньте, господа!

Яков уже сам струсил, побледнел и бормотал что-то извинительное.

Наташа махнула рукой и села. Потап Потапыч, кашляя, заговорил примиряюще. Понемногу обошлось. Гости веселели. Не то что веселели, а становились говорливее, Яков развязнее, хотя к Наташе прямо уже не обращался.

— А что, Сестрица, вы Петю видали прошлым летом? — спросил Потап Потапыч.

— Да, видела. Случайно. Недолго.

— И я видал, уж под осень, — сказал Юс. — Что, Сестрица, у вас насчет стенок, ничего?

— Хозяйка глуха. А работника нету дома.

— Я видал, — повторил Юс. — Ничего себе, он ничего. Назад ему все равно ходу не было, да он, как понял, и сам не требовал. Поверить же ему поверили. Ясное дело.

— Ясное дело! — подхватил Потап Потапыч. — Я при первых вестях о нем разобрал, в чем штука, и хоть посейчас ничего подробно не слышал, а знаю. Лучше ему кончить и нельзя было, раз уж пришло это в голову, свернулся.

— Дикая мысль, — сказала Наташа, кутаясь в платок. Она знала, что Петя был младший брат Потапа Потапыча, которого он чуть ли не воспитывал. Судьба Пети решилась этой осенью и была ужасна. Тем не менее и Потап Потапыч, и другие, и сама Наташа говорили о Пете спокойно, с привычной простотой и без большого интереса. Потап Потапыч с давнего времени не видал его, ну так сообщали подробности.

— Мысль не дикая, — промолвил Юс. — Понять можно. Сидели, засиделся немного, а тут его этой нашей катастрофой азефской сразу ошарашило. И на воле-то скольких пришибло. Он так понял, что всему общему конец, и каждый за свой страх пусть действует. Фантазия разыгралась, сдержки соскочили. Коли оттуда мог один человек столько дел наделать, так и отсюда может. Тот хороших людей обманывал для подлых дел, а я, мол, буду подлецов обманывать для хороших дел.

— Нельзя же так! Невозможно же! — заволновалась все время молчаливая Хеся.

Потап Потапыч кивал головой с довольным видом.

— Ну да, да, я именно так его и понял. Человек был молодой, нервный. Не всем под силу. Вон Бабушка, тоже сидела, как узнала про Ивана Николаевича. Эта выслушала, помолчала, подумала — плюнула: тьфу! И только. Осталась, как была. А что, — прибавил он, обращаясь к Юсу, — Петя-то что же говорил?

— Вот это самое и говорил. Сознавал уж, что свернулся и что назад ходу все равно нет. Ничего. Рассказывал, как трудно было выдержать. Его два раза из тюрьмы в охранку требовали и назад отсылали. Потом уж, когда ушел да с воли опять письмо написал, — поддались, поверили. С воли пишет — ну, значит, действительно. Да и то…