Ита Гайне

— Умер? Не тяните долго.

И, впившись в нее глазами, ловко высвободила свои уши из-под платка, покрывавшего ее голову, с целью не пропустить ни одной буквы из ответа.

— Только что скончался, — прошептала Эстер, исправив положение своей головы и тела. — Но я не в силах передать бедной Ите эту весть. Возьмите на себя заботу. Подготовьте ее как-нибудь. А я не могу. Я так измучена смертью и концом этого несчастного мальчика, что ее горя уже не вынесу. Ах, счастливы вы сто раз, что не присутствовали, как он умирал. Ведь он, как взрослый, прощался со мной. Я еще как будто вижу его. Право, на родную мать так не смотрят, как он глядел на меня. Пожалуйста, пойдите к ней, скажите ей.

— Этого, Эстер, я не могу на себя взять, не рассчитывайте на меня. Я бы себе никогда не простила такой жестокости. Приятно быть хорошим вестником. Вы, Эстер, уже в деле — кончайте его. Вам простительно. Не вы виновны и сделали для ребенка больше, чем человек может.

Эстер подняла глаза к небу, как бы призывая его в свидетели своей доброты, и решительно сказала:

— Позовите ее, она по мне сама догадается. Какое несчастье, Боже мой, какое ужасное несчастье.

Они еще несколько времени препирались, кому пойти, но Эстер, наконец, надоела комедия, и она встала с намерением самой отправиться вызвать Гайне.

— Нет, лучше уже я пойду, — решила кухарка, подумав. — Ита может насмерть перепугать ребенка. Ступайте в подъезд и подождите. Я ее сейчас пришлю.

Эстер одобрительно махнула головой и вышла. Но не успела еще усесться на скамейке, как увидела бежавшую к ней Гайне.

— Что случилось, Эстер? — крикнула та изменившимся голосом. — Что, что такое? Ах, не говорите еще.

Она закрыла уши руками и, не выдержав волнения, визгнула из всех сил. Эстер степенно поднялась и, обхватив ее руками, ласково, но серьезно сказала:

— Ну, что же за беда, Ита, не вы первая, не вы последняя. Будут еще у вас дети. Дорогому мальчику теперь лучше, чем нам. О, поверьте, гораздо лучше. Ита, что же это вы делаете? Ита! Бог с вами, несчастная.

Гайне, вырвавшись от нее, вцепилась обеими руками в свои волосы и с ожесточением выдирала их. При этом она кричала, как помешанная, издавая ужасные крики, долгие и густые, и топала ногами. Крики моментально собрали народ вокруг нее. Все толпились и с тревогой спрашивали друг у друга, что случилось, и не успокоились, пока Эстер не рассказала ближайшему к себе человеку, в чем дело. А Ита продолжала кричать одними звуками, не находя ни одного слова для выражения своего горя, и колотила себя уже кулаками по голове. Кругом нее разносился говор, и каждый что-нибудь делал, чтобы помочь ей. Кто-то уже держал в руках лимон, запахло нашатырем, кто-то перехватил туго-натуго руку Иты подле плеча платком чтобы не дать ей упасть в обморок, а Гайне все кричала, точно то, что управляло ее голосом и криком, совершенно испортилось, а воля была бессильна задержать эти звуки. Вдруг она внезапно замолчала и упала без чувств. Несколько человек подхватили ее и осторожно понесли наверх. Потом разошлись и остались выжидать во дворе, не понадобится ли еще их помощь. Подле нее остались Эстер и кухарка и хлопотали, чтобы привести ее в чувство. Барыня, встревоженная шумом, зашла в кухню, посмотрела на лежавшую мертвенно-бледную кормилицу, разузнала в чем дело, и осталась подле на несколько минут, выразив на лице соболезнование. Потом вышла расстроенная, думая, главным образом, о том, как отзовется на ее ребенке горе Гайне.

"Если бы это случилось на две недели позже, мальчика можно было бы отнять, а ее отправить".

Но еще более огорчилась барыня, когда подумала, что сегодняшнюю ночь ей придется самой повозиться с ребенком.

Ита, между тем, понемногу приходила в себя. Дикими, большими глазами она оглядела комнату и заметив, наконец, Эстер, сначала не узнала ее, но инстинктивно крикнула от страха. Эстер быстро начала ее уговаривать, стараясь смягчить свой голос, и при содействии кухарки начала приводить в пример массу прекрасных и нравственных историй о том, как хорошо, если дети умирают в раннем возрасте, не познав ужасов жизни. Гайне с тупым отчаянием слушала их, заливалась ненадолго слезами, опять слушала и незаметно дала усыпить болевшее чувство. Когда она заговорила, то заговорила как бы простуженным и пропадавшим голосом и попросила Эстер рассказать ей подробно о последних минутах ребенка.

— Я никак не могла вырваться, чтобы навестить его еще раз, — всхлипнула она, вдруг вспомнив, как ей хотелось сегодня пойти в больницу, — барыня ни за что не хотела меня отпустить. Главное, меня успокоило то, что вы никого не присылали ко мне.

Эстер с аппетитом начала рассказывать все до мельчайших подробностей, не забыв попутно прибавить о смерти двоих детей, матерей которых Гайне вчера видела у окна отделения, а Ита подавляла в себе рвавшееся из груди рыдание, чтобы прослушать и навек запомнить все эти ужасные, дорогие теперь подробности о ребенке.

— Когда его похоронят? — вмешалась кухарка.

Гайне, раскачиваясь всем телом, глухо заплакала и закрыла лицо руками, а Эстер деловито ответила:

— Конечно, завтра, — и озабоченно прибавила: — Нужно не забыть сходить в контору и сторговаться за похороны. Вы встаньте пораньше, Ита, чтобы выиграть время. Если не поспешить, то мальчика могут разрезать в больнице. Их ведь там, как капусту режут, если не поторопишься убрать.

— Я об этом вас попрошу, дорогая Эстер, — робко произнесла Гайне, отнимая руки от лица и вытирая глаза. — Моя голова теперь никуда не годится. Сама я ничего не сделаю. Возьмите это на себя. Вы окажете несчастному мальчику последнюю услугу.

— Положим, я завтра занята; впрочем, я всегда занята. Но для мальчика сделаю все. Есть у вас деньги?

— Да. Я вам дам.

— Ну, так будьте спокойны. С деньгами я все скоро устрою. Вот что я хотела вам сказать, Ита. Хвалить себя я не намерена. Пусть другие меня хвалят. Но я по справедливости скажу, что за труды свои много заслужила. Я потеряла время, труд, но не будем говорить долго об этом. Наградите меня сами. Я доверяю вам оценить, сколько я заслужила у вас.

Гайне посмотрела ей прямо в глаза, но первая отвернулась, и пошла к барыне попросить денег. И вернулась только через четверть часа, после долгих объяснений с барыней. Ита немедленно отсчитала ей столько, сколько она просила, еще раз заставила рассказать себе подробности о смерти мальчика и так увлеклась, что просидела бы всю ночь, слушая. Но Эстер уже нечего было ждать здесь, и потому она без смущения стала собираться, ссылаясь на то, что уже поздно. Кухарка также посоветовала не задерживать Эстер, чтобы та не проспала, и Гайне со вздохом согласилась, условившись утром встретиться с ней в больнице. Потом, когда Эстер ушла, Ита молча отправилась в свою комнату, легла лицом в подушку и долго оставалась без движения, тихо оплакивая свою жизнь. Ребенка не было в комнате, барыня побоялась доверить ей его, и Гайне еще больше чувствовала свое одиночество, всю ненужность в этом мире. Посреди ночи разъедающая печаль и сиротливость, после стонов и слез, стали так невыносимы, что она решила отправиться к барыне за ребенком, чтобы набраться мужества у своей любви к нему. Но барыня не согласилась дать ей мальчика, и Гайне, еще более уничтоженная, поплелась к себе обратно, где совсем уже дала волю тому, что так мучило ее. Вцепившись зубами в подушку, она с каким-то сладострастием кричала в нее изо всех сил, как бы желая надорвать горло, легкие и сердце так, чтобы перестать чувствовать душевную боль. Как нарочно перед ее глазами в различных видах и позах стоял ее мальчик и улыбался, и манил ее ручками, такой свеженький, розовенький, гладенький, и образ его, заманчивый и ускользающий, вызывал в ней такое отчаяние, что ей хотелось разом покончить с собой, до того жизнь без него казалась ей ненужной, скучной и неинтересной. Вспоминала она и Михеля, которому не будет никакого дела до ее горя, который только выиграет от смерти мальчика, и ей хотелось побежать и отыскать его и разозлить так, чтобы он ее убил.