Записки из Поднебесной (СИ)

Главная улица в Хабаровске упирается в обширный парк, из которого открывается величественная панорама Амура, с островами и сопками на другом берегу. Хабаровск - город относительно недавний, молодой даже по сравнению с Петербургом, но отпечаток старой русской, дореволюционной жизни тут сохранился во всем - в дверях и фасадах, ставнях на окнах, наделенных хитроумным шестереночным механизмом, выписанном, наверное, прямо из Парижа, лестницах в парке с их старомодными перилами. Жизнь здесь явно всегда текла очень лениво и безмятежно, да и то сказать, есть ли в мире где-нибудь еще более провинциальный, еще сильнее удаленный от столицы город? Но, несмотря на свою оторванность от центра (китайская же и японская культура сюда, похоже, вообще никогда и никак не просачивалась), жить в Хабаровске всегда было приятно - об этом говорит то, как вольготно и с каким комфортом располагались здесь важные люди, какие крепкие дома они строили себе на главной улице. Что-то очень здоровое и основательное было в старой русской жизни; штормы и бури, сотрясавшие здание русской государственности в этом веке, разрушили и истребили это начало; но в далеком Хабаровске, законсервировавшем до какой-то степени свой изначальный жизненный уклад, сохранилась его частица, или по крайней мере его атмосфера.

Вечером мы вылетели в Петербург. Нам снова предстояла промежуточная посадка в Красноярске. На этот раз мы двигались на запад, вместе с солнцем, и время застыло для нас, как и закат, самый продолжительный из всех, что я когда-либо видел. Начался он в Хабаровске, но только в Красноярске, пока мы стояли, продолжился более или менее заметно. За то время, пока мы летели от Красноярска до Петербурга, солнце уже совсем было опустилось за горизонт; но примерно за полчаса до прибытия небо снова начало светлеть: приближались белые ночи, и в Петербурге световой день длился уже намного больше, чем на юге.

Наконец, грузно накренившись, самолет пошел на посадку. Под нами дрожало и переливалось огромное облако огней; скоро можно было разглядеть даже и отдельные дома, и проспекты с их длинными рядами уличных фонарей. Мое путешествие было окончено; я уже чувствовал себя дома, и с трудом мог представить себе, что еще вчера я был в Китае, а позавчера гулял по пекинским улицам. Борхес в одном из своих эссе ("Стена и книги") пишет о "несокрушимой Стене, бросающей свой узор теней на земли, которые мне никогда не увидеть". Я увидел земли, но не увидел саму Стену; это, впрочем, становится у меня дурной привычкой: я дважды был в Берлине, но так и не обнаружил там Рейхстаг; подолгу жил в Москве, но так и не знаю, как выглядят Царь-пушка и Царь-колокол. Наверное, это правильно: не стоит, как заметил Пушкин, допивать до дна полный бокал; неузнанное часто лучше узнанного, и неизведанное во многом предпочтительней изведанного.

Май-июнь 1999 г.