История моей матери. Роман-биография (СИ)

- Это не я придумала. Про дулю.- Рене решила раз и навсегда решить вопрос об авторстве и восстановить справедливость.

- А кто же?

- Леон.

- А это кто?

- Художник, который рисовал ее.

- Любимая его тема? Он предложил, а ты взяла на вооружение. Значит, твоя идея. Наша задача - подбирать подобные перлы и пускать их в дело. Народ творит историю, но для нее нужны люди вроде нас с тобой, которые собирают идеи, как пчелы пыльцу с цветка, и претворяют затем в мед и сахар революции. Без этого она никогда не состоится. А сборщики эти, в свою очередь, должны быть собраны и сжаты в кулак - это и есть партия, которая живет народом и для него, но еще и является его руководителем...- и глянул выразительно, ставя точку в длинной тираде.- У тебя, Ив, дела какие-нибудь?

Ив понял намек, поднялся.

- Есть кое-что. Плакаты приехал забрать. Антимилитаристские.

- Осторожней с этим. Что тебе предлагают?

- "Руки прочь от Советской России".

- Это можно. А то у нас один влип недавно. На плакате было написано: "Солдат, бросай оружие!", а это, оказывается, преступление: нельзя оружие на землю бросать - за это срок дать могут. И призыв к этому подстрекательство: тоже подсудное дело. Они ж только ждут к чему придраться. А "руки прочь" -пожалуйста. Хоть лапы. Хотя на лапы могут и среагировать. Оставляй Рене: пусть она Дорио дожидается. Пусть, вообще, осмотрится. Может, ей еще сидеть здесь придется. Сколько тебе?

- Пятнадцать с половиной.

- Еще полгода - и выбирать можно. А можно и теперь накинуть. Если, конечно, возражать не будешь...

Ив ушел, и секретарь пригляделся к Рене:

- Чем ты занимаешься хоть?

- В лицее учусь. Здесь недалеко. Лицей Расина.

- В лицее Расина?! - удивился он.- Как же тебя там терпят?

- Они не знают, что я в ячейку хожу. Я в ней под фамилией Салью.

- По отчиму? Это ты ловко придумала. Может, тебя с самого начала по нелегалке пустить? Раз у тебя это так хорошо с ней получается?.. Хотя для этого-то, конечно, рано... А с отчимом у тебя какие отношения?

- Обычные.

- Отчим твой из другого теста. Этот выше не подымется. Он из тех, кто хорош только в драке. Бузить, других на это подбивать, людей мутить - это они умеют, а после захвата власти неизбежно становятся в оппозицию. Не могут иначе. Это и в России так, и у нас: не те масштабы, а проблемы одинаковые. Для правления нужны совсем другие люди, чем для бузы. Вроде вашего Ива: гибкие, которых можно мять как проволоку.

- Я думала, он упрямый.

- Ив? Это он с виду такой - жесткий и несгибаемый. Когда с чужими дело имеет. А свои что угодно из него лепят. И ты тоже подойдешь,- подбодрил он ее.- Только по другой причине. Ты умная, все поймешь - такие тоже нужны... А остальных всех менять нужно - и друзей, и союзников, и попутчиков. В этом трагедия всякой революции...

Как бы в подтверждение его слов в кабинет вошел еще один активист, круглый, покатистый, как колобок, и такой же лысый. Он был старше Фоше лет на десять, но это не сказывалось на их отношениях: это был союз равных. Пришедший подсел к столу - чтобы поделиться жгучей новостью, но из осторожности оглянулся на Рене.

- Не стесняйся: свои,- сказал секретарь.- Это Рене, та, что по Парижу дулю расклеила.- Новоприбывший уставился на девушку с недоверчивой иронией.-Это Фишю, Рене. Я Фоше, он Фишю - запомнить несложно. Что у тебя там?

Фишю повернулся к нему.

- Любэ подрался с Фонтенем. Прямо на заседании комиссии.

Секретарь удивился, но не преминул объяснить Рене:

- Оба - наши советники в муниципалитете. Проходили по единому списку... Фигурально, надеюсь?

- Какое там фигурально? Пришел бы я из-за этого! Прямо по фигуре: если в этом смысле, то фигурально. Глаз ему подбил - идет сюда жаловаться.

- Сюда зачем? Пусть в партийный суд обращается.

- Хочет сразу на Дорио выйти. Все знают ваши отношения.

Секретарь не обрадовался этому предпочтению.

- Мне только этого не хватало. Из-за чего подрались хоть?

- Не знаю. Из-за идейных разногласий. Из-за чего дерутся еще?

- Ладно. Пусть с ним Дорио разбирается. Это его уровень: когда в глаз бьют. Что еще нового? Ты из Парижа? Что там?

Фишю скорчил гримасу, означавшую худшее.

- Там все плохо. Ему на вид поставили. За утрату революционной бдительности.

- За что?

- За поездку в Будапешт. В фашистскую Венгрию. Сочли поездку политически неуместной.

- Они ж в курсе были? Он у них отпрашивался.

- Не могут теперь найти протокол заседания. Он у них, оказывается, в черновике был... Ловушка. А теперь в "Юманите" статья будет.

- Для этого и делалось.

- Конечно!..

Они помолчали, взвешивая факты и забыв на время о существовании девушки.

- А зачем он поехал туда вообще? По большому счету?

- Если по правде...- тут Фишю снова оглянулся на Рене: скорее по привычке, чем с опаской,- то венгерка приглянулась, с которой он в Москве познакомился,- и выразительно глянул на товарища.

Тот кивнул: для него это не было новостью.

- Венгерки красивыми бывают,- сказал он.- А бабы его погубят.

- И деньги,- многозначительно прибавил другой: оба они, как два музыканта, разыгрывали концерт по известным им нотам, пропуская, для экономии, отдельные такты и целые фиоритуры.- Валюта.

- А как, с другой стороны, без валюты в чужую страну ехать? - защитил друга Фоше.- Весь вопрос, сколько.

- Много,- сказал Фишю и уже не оборотился в сторону Рене, а показал на нее глазами: ей, мол, ни к чему эти подробности. Фоше призадумался.

- Может, и нам какую-нибудь статеечку тиснуть? На них тоже криминала хватает.

- Куда? В наш "Независимый"? Сен-Дени агитировать не надо. У нас нет национального органа печати - я давно ему это говорю. И потом - как это ты себе представляешь? На пять человек кляузу писать? Это значит на всю партию ополчаться. Им легко на одного всем скопом наваливаться: паршивая овца завелась, чистка рядов - это всегда убедительно и приветствуется. Закон улицы.

- Кто стоит за всем этим?

- Как всегда, Морис, хотя формально это решение Бюро - этот трус всегда общим мнением прикрывается. За ним Жак, а остальные нос по ветру держат.

- А что Москва говорит?

- Говорит в лице Ману, что это наше внутреннее дело: сами, мол, в нем и разбирайтесь. Что в высшей степени подозрительно и доказывает, что они в этом дерьме по самые уши. Если б правда были не в курсе, что само по себе невероятно, то непременно бы вмешались: как это без них такое затеяли?

Секретарь проследил цепочку безупречно выстроенных фактов.

- Все так. Это они предупреждают. Чтоб не зарывался.

- Может, так, а может, уже взялись. Там на предупреждения время не тратят...- и Фишю поспешно встал, услыхав шум в коридоре и чей-то громкий, ораторский по тембру и по постановке голос.- Фонтень идет! Разбирайся с ним - я все это уже слышал!..

- Вот тоже - человек из прошлого,- успел сказать Фоше Рене в промежутке между двумя посетителями.- Был одним из основателей Компартии, а теперь куда деть не знаем. Сейчас будет про учредительный съезд рассказывать...- и переменился в лице в ожидании гостя: сделался любезен, терпелив, участлив...

В комнату вошел крупный осанистый человек с надутым, оскорбленным лицом и глазами, мечущими молнии. Не говоря ни слова, он стал ходить взад-вперед по кабинету, оглядываясь то на Фоше, то на Рене, потом сел избычась, наклонив голову набок и произнес давно ожидаемую фразу:

- Когда я в девятнадцатом году голосовал за присоединение к Коминтерну, я не думал, что в двадцать восьмом, среди бела дня, на заседании комиссии муниципалитета, мне набьет морду кретин из моей же партии! Все! Это последний звонок! Либо он уйдет, либо уйду я и со мной вся фракция!

Секретарь постарался угомонить его:

- Погоди, Фонтень. Нет у нас никаких фракций. Мы едины.

Фонтень поглядел на него зло и косо.