Волхвы

а без тепла, без счастья, без любви… И моя жизнь была такою же – унылой, холодной, безотрадной. Недаром пришел ты ко мне, судьба привела тебя, мы назначены друг другу. Как я тебя узнала и полюбила с первого мгновения, так и ты должен был узнать и полюбить меня… Иначе не могло быть, и так оно было… Не обманывай меня… не силься отвратить от меня свое сердце словами и рассуждениями… забудь все слова и слушай только то, что говорит тебе твое сердце… Не к падению я зову тебя, а к блаженству! Любовь счастливая, это светлое и теплое солнце жизни не ослабит, а разовьет твои силы, окрылит твои мысли и вознесет тебя высоко… и я вознесусь вместе с тобою… Да, вместе, вместе… Я жизнь и душу готова с радостью отдать тебе, так разве может быть такая любовь тебе в чем-либо помехой?.. Гляди же на меня, гляди в мои глаза – ты умеешь читать в душе, ты видишь все мысли и чувства… читай же мою душу!..

И он глядел, и он видел, что эта прекрасная душа, чистая, как хрусталь, заключающая в себе все качества для быстрого и пышного расцвета, всецело принадлежит ему и ждет от него решения своей участи, ждет жизни или смерти…

То счастие, то блаженство, которого он достигал всю жизнь и не мог достигнуть на дивных высотах знания, теперь впервые наполняло его, потрясая все существо его неведомым трепетом. Только теперь постигал он впервые, что такое тепло, что значит быть согретым…

Ее слова звучали в нем и внутренний голос шептал им в ответ: «Да, ты права, такая любовь не погибель… она может окрылить, укрепить, а не ослабить добытые трудом и волей силы… она светла и тепла, как солнце… она и есть солнце жизни!..»

Но вот заглушая все: и голос сердца, и ее нежный молящий голос, из глубины гордого, стремящегося к высшей власти духа, – внезапно раздалось грозное слово: «Великий розенкрейцер! Ты гибнешь! Не взойти тебе на высшую ступень… природа победит тебя… вечная Изида из послушной рабыни превратится для тебя в неумолимую властительницу… Бездна под твоими ногами… еще один шаг, один миг – и все погибло!»

Лицо Захарьева-Овинова покрылось смертельной бледностью. Глаза его померкли. Он поднялся с колен и быстрым движением высвободил свои руки из рук Елены.

Она поняла эту внезапную перемену, прочла свой приговор в его помертвевшем лице, но все еще не смела верить – ведь это было так безумно жестоко, так несправедливо, так неестественно!..

– Ты уходишь?.. Нет, этого не может быть… ты не можешь уйти, потому что я люблю тебя и ты меня любишь!.. – растерянно шептала она.

Она силилась удержать его; но он отстранил ее руки.

– Прощай Елена, – сказал он, – я не могу сойти к тебе, и не дано мне поднять тебя… Прощай навеки!..

Его нет. Она одна. Проходят минуты, а она все неподвижна, без мыслей, в тупом оцепенении… Но внезапно нежданная мысль мелькнула перед нею.

«Безумная! Если он ушел, значит, не любит тебя, значит, любит другую!.. Как же ты о ней забыла, об этой ужасной красавице?! Ведь ты знала, что в ней твоя погибель… Как же ты забыла?!»

Дикий, нечеловеческий