Власть женщины

Такие серии, выходящие на один шанс — не редкость, но редко игроки пользуются ими, снимая свои ставки или переходя на другие шансы.

Красное в этот раз вышло только на двадцать первом ударе, и следующий был опять черный цвет, повторившийся опять четыре раза и давший князю еще четыре максимума, то есть сорок восемь тысяч.

Ему продолжало везти, в этот день он выигрывал почти каждый удар, так что в конце вечера был в выигрыше более трехсот тысяч франков.

С этого дня князь выигрывал почти ежедневно десять, пятнадцать, двадцать, даже пятьдесят тысяч франков. По приблизительному расчету князь Чичивадзе считался в выигрыше ко дню нашего повествования более миллиона франков.

Такой громадный выигрыш, видимо, не произвел на князя совершенно никакого впечатления — он был так же мрачен, угрюм, как и прежде.

Несмотря на это, всю Ниццу, Монако и Монте-Карло поразила весть, что князь Чичивадзе застрелился.

Самоубийства нередки в этом храме Ваала, требующего человеческих жертв, но кончают обыкновенно с собой проигравшие до последнего пятифранковика, да и то подчас, выпрошенного у приятеля, но чтобы застрелился человек, выигравший миллион — это было необычно в летописях Монте-Карло и непонятно его посетителям, для которых жизнь — золото.

Князь Чичивадзе застрелился в зале казино, у того стола "trente et quarante", за которым в такое короткое время ему везло такое колоссальное счастье. Револьвером, направленным в висок, он размозжил себе голову.

В кармане его платья нашли записку, в которой он просил никого не винить в его смерти, а выигранную в день смерти сумму выдать первому проигравшемуся после его смерти игроку, без различия пола.

Далее он упомянул об оставшихся в его письменном столе в "Hotel des Anglais" в Ницце десяти тысячах франков, которые он определил себе на похороны и для раздачи бедным города Ниццы.

О выигранном миллионе не было сказано ничего. Миллион исчез без следа. В день смерти покойный выиграл тридцать шесть тысяч франков.

II

В НИЦЦЕ

— Вера, ты слышала?

— Что?

— Князь Чичивадзе сегодня застрелился в Монте-Карло, об этом говорит вся Ницца.

— Еще жертва…

— Чья?

— Ее… Чья же.

— А быть может, теперь ты ошибаешься?.. Если это жертва, то жертва Любы…

— Гоголицыной?

— Да.

— Не может быть… Не любовь же говорила в нем?

— Как знать.

Этот отрывистый разговор происходил в день самоубийства князя в одном из комфортабельных номеров "Hotel des Anglais" между вошедшим в номер мужчиной, среднего роста, лет тридцати пяти, с добродушным чисто русским лицом, невольно вызывавшим симпатию, с грустным выражением добрых серых глаз, в которых светился недюжинный ум, и молодой женщиной, светлой шатенкой, лет двадцати пяти, сидевшей в глубоком кресле с французской книжкой в руках.

Это были только что прибывшие из Парижа и остановившиеся в Ницце по дороге в Россию доктор медицины Осип Федорович Пашков и его жена Вера Степановна.

— Он проигрался? — спросила последняя, сделав небольшую паузу после загадочных слов мужа: "Как знать".

— Напротив, он за последнее время выигрывал ежедневно громадные суммы.

Разговаривая таким образом, оба супруга вышли на балкон, выходивший на красивую и широкую улицу "Promenade des Anglais".

День уже склонялся к вечеру, к одному из тех чудных вечеров, какие бывают только на юге. Теплый, полный влаги ветерок дул с моря.

Лучи заходящего солнца золотили темно-синюю гладь моря, сливавшуюся на горизонте с светло-алым небом, как бы переходящим в него по оттенку цвета.

Дневной шум уже стихал, и по почти пустынной улице изредка только проезжал экипаж или проходил прохожий.

Вдруг в конце улицы показалась толпа народа, сопровождавшая карету, медленно ехавшую и конвоируемую полицейскими сержантами.

— Это, вероятно, везут его! — первый догадался Осип Федорович.

— Кого? — испуганно спросила Вера Степановна.

— Князя… Он жил в этой же гостинице…

— Боже мой, как это тяжело, — прошептала она и ушла с балкона.

Пашков не ошибся.

Карета медленно прибыла к гостинице и остановилась у подъезда. Из нее вынесли труп князя с обвязанной бинтом головой, или тем, что осталось от нее после рокового выстрела, и понесли в занимаемое им отделение в бельэтаже.

Туда же прошли и полицейские, а вскоре прибыли и судебные власти.

Весь отель заволновался при известии, что привезли труп "счастливого князя", и толпа народа наполнила коридор, куда выходили двери занимаемого покойным отделения.

В толпе шли оживленные толки. Недоумевали о причинах такой развязки, строили предположения, одно другого невероятнее, одно другого фантастичнее.

С печальной улыбкой слушал эти толки и доктор Пашков, также спустившийся вниз и даже, ввиду его тоже русского происхождения, допущенный в апартаменты князя Чичивадзе.

Он, Осип Федорович, один, быть может, знал настоящую причину самоубийства "счастливого князя", но он молчал и вскоре вернулся в свой номер.

— Ну что, как? — спросила его тревожно Вера Степановна.

— Ничего, раскроил себе череп так, что узнать в нем красавца нельзя, — сказал Пашков.

В его голосе прозвучала, видимо, независимо от его воли, злобная нота.

Это не укрылось от его жены.

Она укоризненно покачала головой.

— Ося, стыдно… Ведь он мертвый.

Осип Федорович на минуту сконфуженно замялся, но потом произнес сквозь зубы:

— Но ведь и та… тоже умерла…

— Ты все ее любишь… — чуть слышно прошептала Вера Степановна.

В этом шепоте слышалась невыразимая душевная боль. Сказав это, она тихо отошла и медленно опустилась в кресло. Пашков бросился к ней.

— Что за мысли, моя дорогая, ты знаешь, что я с корнем вырвал это мое мимолетное прошлое и вернулся к тебе тем же верным и любящим, как в первые годы нашего супружества… Этот человек… его смерть… всколыхнула лишь то, что умерло ранее не только чем он, но и чем она…

Он обнял жену и посмотрел в глаза своими добрыми, честными глазами.

Она не устояла и потянулась к нему губами. Он запечатлел на них горячий поцелуй.

— Завтра же едем в Россию, — сказал он.

— Вот и отлично… А то признаться, я соскучилась…

— По ком? По родине?

— Вообще, да и по… Тамаре…

— Ты ангел… Но она в надежных руках… — окинул он жену восторженным и вместе благодарным взглядом.

— Все-таки…

В это время в дверь номера раздался стук.

— Entres, — произнес Осип Федорович, отходя от жены. Дверь отворилась и на пороге появился лакей.

— Вам посыльный еще утром доставил это письмо.

— Почему же вы доставили мне его только вечером?

— Виноват сменившийся утром швейцар… Он позабыл… Хозяин уже сделал ему выговор.

Пашков взял с подноса письмо, взглянул на адрес и побледнел.

— Хорошо, ступайте, — кивнул он лакею. Тот вышел.

— Что с тобой, Ося? — спросила Вера Степановна.

— Ничего, голубчик, мне только странно… Кто мог бы это писать? Адрес написан и по-русски, и по-французски.

— Мало ли здесь русских… Может быть, кто-нибудь из знакомых…

— Конечно, конечно! — проговорил Осип Федорович, вертя в руках запечатанный конверт, как бы не решаясь вскрыть его.

— Распечатай же! — нетерпеливо сказала Вера Степановна. Пашков раскрыл конверт, развернул письмо и стал читать.

Свет уже зажженной во время его отсутствия из номера лампы под палевым шелковым абажуром падал ему прямо в лицо, выдавая малейшее движение черт.

Вера Степановна не спускала глаз с мужа.

Письмо было, видимо, настолько интересно, что Осип Федорович читал его с особенным вниманием. Его щеки то покрывались смертельною бледностью, то вспыхивали ярким румянцем, капли холодного пота выступили на лбу и наконец глаза его наполнились слезами.