Только теннис

Бабушка была простой женщиной. Но как все простые русские люди, порой высказывала глубокие и здравые мысли. Я привезла из-за границы свой первый магнитофон, "Грюндиг". Огромная такая бандура с кассетами. Естественное желание тогдашних обладателей магнитофонов - записать на пленку голоса своих родных. Я записала бабушкину речь, потом дала ей послушать. Она послушала, помолчала, потом изрекла: "Да, хорошая штука дураков выводить". Фраза эта осталась в нашей семье на всю жизнь. Интересно, что бы сказала бабушка, увидев у нас видеокамеру?

Дома нашего на улице Мишина уже нет, его давно снесли. Перед сносом наша семья разъехалась. Маме очень хотелось жить своей семьей - надоела коммуна, и мы переехали в однокомнатную квартиру.

А бабушка так и жила с сыном в деревянном доме - им долго не давали квартиру, хотя мамин старший брат был инвалидом войны. Потом они поссорились, она переехала к нам. Год я спала на полу, отдав бабушке свой диван.

А как было замечательно в том, старом доме! Жили очень дружно, хотя народу было немало: семей шесть жило внизу и, кажется, еще четыре наверху. Летом по вечерам соседи во дворе вместе пили чай. Детей было много, и в нашем воспитании принимали участие все взрослые. Меня, например, от смерти спасла соседка. В совсем крохотном возрасте у меня началась диспепсия. Мама из-за грудницы не могла кормить. На помощь пришла тетя Шура, откормила, взяв к себе уже синенькой. Ее дочка Таня, с которой я за руку ходила в школу, - моя молочная сестра.

Вторая моя подруга детства - Надя, из соседнего дома. Мы дружили, можно сказать, с колясочного возраста. Когда наши дома снесли, мы потеряли друг друга и встретились только через много лет... На одном из приемов в Нью-Йорке ко мне подошел молодой человек, сказав, что со мной хочет поговорить женщина, но стесняется. Мы с ним прошли в другой конец зала, и я в удивлении вскрикнула: "Надя! Ты что?" - "Оля, ты стала такой знаменитой, я боялась". Надя вышла замуж за дипломата, они тогда работали в нашей миссии в Нью-Йорке.

Мне исполнилось четыре года, когда меня оторвали от бабушки, которая души во мне не чаяла, и отдали в детский сад. Так решила мама, которая задумала воспитать во мне дух коллективизма. Сходила я в детский сад раза два. Эта неволя была не по мне, я рыдала все дни напролет. Дома сквозь плач жаловалась, что меня хватали там за руки и выкручивали их. Бабушка сказала: "Только через мой труп Оля пойдет в детский сад". А ведь в те годы устроить ребенка в детский сад почти невозможное дело. То же самое приключилось и с пионерским лагерем. Десять дней я плакала без передышки до приезда родителей, навестивших меня, потом еще десять дней после их отъезда. Мама вынуждена была забрать меня домой.

На следующее лето я поехала с папиной сестрой в деревню. У папы очень большая семья. Два брата и четыре сестры, и все они жили недалеко друг от друга. Дед умер, а бабушка, восьмидесятилетняя папина мама, была еще жива. Женская часть семьи: тетя Шура, тетя Вера, тетя Валя, тетя Люся и бабушка, которая пекла очень вкусные пироги с маком. Еще незабываемое воспоминание: бабушка варит варенье из малины в медном тазу на керосинке. Ты проносишься мимо, и тебе на кусок хлеба накладывают пенки. Сказка! Спали мы в амбаре, под соломенной крышей, на перинах. С бабой Грушей мы как-то пошли в гости к ее подруге. Та спрашивает меня: "Что хочешь, милая?" Я отвечаю: "Молока или сметаны". - "Ну, пойдем, поверти в крынке рукой, посмотри, что там есть". Я руку сунула по локоть - сметана! Потом на огороде выдернула себе здоровую морковку и - сыта. В деревне я прожила еще одно лето, а кажется, провела там половину детства.

Училась я в одной-единственной школе, куда пошла в первый класс, у стадиона "Динамо". Решили: из-за одного года (старый дом сломали и сказали, что за один год построят новый) школу не менять. Утром с Нижегородской - мы переехали туда - я ехала в школу, а мама на работу. Мама держала в руках мою спортивную сумку, я - портфель. После школы я заходила к маме на работу, отдавала ей свой портфель, забирала сумку, заодно и бутерброды, которые она готовила себе на обед, хотя перед этим ела в школе на продленке, и шла на тренировку. Я возвращалась домой со спортивной сумкой, мама - с моим школьным портфелем. Так мы с ней проездили весь 1963 год и, конечно, захватили следующий. Где это было видано, чтобы у нас дом так быстро строился? Я хорошо помню этот год, как ни странно, из-за убийства Кеннеди. Очень солнечный день, мама что-то готовит на кухне, я валяюсь в комнате на полу. Вдруг радио замолчало, а потом сообщили о покушении в Далласе.

Жизнь на Нижегородской запомнилась и тем, что там я отрезала свои длинные волосы, считая, что для тенниса так будет лучше. Маме было жаль моих кос, но соображения личной гигиены - где и как я буду мыть голову в поездках - взяли верх. Обычно я сама принимаю решение, но мне всегда важно, чтобы его одобрили близкие. Я, например, спрашиваю: "Витя, купим?" - "Купим", - не задумываясь отвечает мой муж. И мне спокойно, хотя я понимаю, что другого ответа не услышу. Мама страдала, когда мы шли по Нижегородской в парикмахерскую, страдала и я. Но когда вернулась домой, бабушка сказала: "Ой, как хорошо", - и я сразу успокоилась.

В школе я была примерной ученицей, на контрольных по математике всегда решала оба варианта, и Наташка Андреева - самая красивая девочка в классе, моя соседка и подруга, у меня списывала. С отличником Женей Ивановым у меня шла тайная борьба за первенство в математике: кто быстрее решит свой вариант и как. Были, конечно, и хулиганы, например Володька Квинт, он изводил всех педагогов. С одно-классницей Люсей - она ходила в баскетбольную секцию - и еще с одним мальчиком мы составляли команду, которая на уроке физкультуры побеждала во всех играх остальных ребят из класса. Я входил во все школьные сборные: по волейболу, баскетболу, лыжам. Но чем больше занимал в моей жизни теннис, тем меньше я принимала участие в школьных соревнованиях.

Я жила, как мне кажется, по своим твердым принципам. Была старостой класса, задатки лидера проявлялись уже тогда. В шестом классе к нам пришел Сашка Охлопков, второгодник. И тут всей моей власти пришел конец. Здоровый был парень, на две головы выше всех, нахальный, ни один мальчишка теперь меня не слушался, он держал всех в кулаке. Я обижалась, доказывала, что это несправедливо, но ничего не получалось, сила была на его стороне. Потом поняла, что быть лидером в классе мне совсем не обязательно: я уже серьезно занималась теннисом. Другие увлеклись КВНами, всевозможными "огоньками" любимое времяпрепровождение начала и середины шестидесятых, я же весь свой досуг отдавала только теннису.

Когда времени на теннис стало уходить больше, чем на уроки, пришлось перейти в вечернюю школу, но я продолжала приходить в свою старую. Уже участвовала в Уимблдоне, более того, выиграла юниор-ский турнир, и мои одноклассники, конечно, знали об этом из газет, но к моим успехам отнеслись в общем-то равнодушно. Я вдруг почувствовала себя среди них инородным телом. Возможно, такое испытывает каждый, кто сделал что-то, недоступное другим. По-моему, ребят куда больше удивило мое путешествие в Англию, чем звание чемпионки мира среди юниоров. Кто был в восторге от моей победы, так это учитель физкультуры Александр Иванович. У нас в школе учился и будущий хоккейный тренер "Крылышек" Игорь Тузик, тогда игрок высшей лиги. Наши фотографии висели в кабинете Александра Ивановича.

Теперь моя школа носит имя Кабалевского. Дмитрий Иванович долгое время вел в ней уроки музыки. Но это произошло, когда я уже ушла из школы, при мне никакого особого внимания музыке не уделяли.

Любую школу украшают личности. Такой была математичка Нина Николаевна Ломакина. Строгая, растерянной ее представить себе мы не могли. Весь класс всегда участвовал в уроке. Сколько должно быть у педагога энергии, чтобы занимать внимание одновременно более тридцати детей: первые три ряда пишут контрольную, один отвечает, трое работают у доски. И еще она успевала по очереди поднимать с места всех остальных. Я так хорошо знала математику, что, когда сдавала экзамен после восьмого класса, подготовка к ответу заняла у меня три минуты. Взяла билет, прочла и написала решение.