О писателях-самоучках

К р е с т ь я н и н:

"По слабости здоровья не могучи победить никакого труда физыческого направления прошу покорно допустить меня в писательство."

К р е с т ь я н и н:

"Как мне стало известно, что сочинители получают за записанный лист большие деньги, то посылаю мое описание одному случаю у нас..."

П р о с т и т у т к а, приславшая списанный ею и сильно искажённый "Сон богородицы":

"Желаю бросить мое занятие, а средств не имею и прошу напечатать в издаваемом вами "Вестники Знание" сочиненный мною сон."

Т о р г о в к а я б л о к а м и - автор публицистической статьи:

"Наша благородная полиция, как она оберегает бедный улишный народ и про городскую управу.

Сын мой извещаю сослан на поселение и не могу я ему помочь от своих доходов, а здоровьем он слабый..."

И все двадцать девять мотиваций приблизительно таковы же.

Но вот что пишет та же торговка в своей статье:

"Добрые люди, выслушайте голос простого старого сердца, сердца матери, много плакало оно горькими слезами, ведь бедный не виноват за то, что он родился на божий свет и все вы родились от матерей одинаковым способом, отчего же не уважаете друг другу и спихиваете со свободного места в грязь и нищету и могилу голодную."

Группирую выдержки из писем, в которых проповедь уважения подчёркнута как побудительный мотив к писательству:

С а п о ж н и к:

"Мне хочется вызвать в людях уважение к самим себе, потому что по моему наблюдению над ними они куда лучше, чем думают друг о друге."

К р е с т ь я н и н:

"Вот г-да я вам рассказал историю моей жизни, в моей жизни столько случалось разных похождений и ужасов и бедствий, что с редким человеком может случатся это, не одного радостного дня не видал я в своей жизни, я прошел тернистый путь...

Нужно, господа, сознать самое полезное сословие в нашем государстве это крестьянство, и потому нужно помочь ему выбраться накультурную дорогу, зачем пренебрегать им ведь он такой же человек, как и другие."

Р а б о ч и й, автор рассказа о том, как мастеровые-шорники издевались над некрасивой робкой барышней, которая часто - и всегда в одно и то же время - проходила мимо их мастерской. Они пугали её, оскорбляли, но вот их мастерской коснулось некое веяние, и, когда они пожелали ближе ознакомиться с ним, к ним пришла многократно оскорблённая ими барышня. Её встретили насмешливо, скептически, но - она победила их недоверие горячею речью о необходимости в людях уважения друг ко другу и о том, что отсутствие этого чувства в человеке служит преградою делу освобождения людей.

В письме, присланном с рукописью, автор говорит:

"Мысль, изложенная в рассказе, не нова, но есть какое-то наивысшее желание поделиться ею."

Д в о р н и к, автор рассказа о кухарке, которая обкрадывала своих хозяев и на деньги, скопленные воровством, освободила из публичного дома свою подругу, бывшую горничную. Пишет:

"Надо глубже видеть жизнь других людей, жить, не понимая, кто вокруг нас, - невозможно, извините, если вы думаете не так."

П р и к а з ч и к, тема его повести такова: служащие в большом магазине обуви внушают одному из товарищей, человеку безвольному и робкому, что он парень редкой красоты и ума и хозяйская дочь засматривается на него. Он долго не верит им, прячется по уголкам, но, незаметно для себя, поддаётся внушению и несмело начинает ухаживать за дочерью хозяина, весёлой гимназисткой. Она немножко кокетничает с ним, он же, искренно увлечённый, объясняется ей в любви. Оскорблённая барышня жалуется отцу на дерзость служащего. Отец дал пощёчину герою, а герой, схватив ножницы, едва не воткнул их в глаза одного из товарищей.

Повесть написана очень плохо, а в письме, приложенном к ней, автор, несколько неожиданно, объясняет свою тему и цель так:

"Надо говорить человеку не только о том, что он плох, да почему он плох, а что хорошо в нём и почему хорошо."

Разноречие между тем, что автор хочет сказать, и тем, что говорит очень частое.

Так, например, п о л и ц е й с к и й, написавший в форме диалога историю двух малолетних проституток, историю очень грубую и страшную своими подробностями, говорит в письме:

"Человек я малообразованный, да и не такого возраста, чтобы надеяться, что из труда моего выйдет путное, 38 лет мне уже. Писал для специалиста в деле знакомства с жизнью, чтобы через вас внушить людям: пора нам, русским, иметь одну родную сердцу мысль или, как называется, идею, которая всех бы нас собрала во единое. Это надобно внушать прежде всего: человек не игрушка, не на забаву друг другу родились мы."

Забота о человеке, желание вызвать к жизни человеческое, проповедь уважения к человеку - мотивы вполне ясные у пятидесяти трёх человек.

Р а б о ч и й, токарь, говорит в письме:

"Меня занимает человеческое, очень желается об этом рассказывать, ночей не спишь, но мысли длинные, а привычки выражаться книжными словами нет, так что одно мучение."

Д р у г о й р а б о ч и й, столяр:

"Ничего нет выше на свете, как обучить человека. "Ребенка обучить дать миру человека", сказал Гюго."

Т р е т и й:

"Пишу о любви, потому что пропаганду любви деятельной, а не на словах, ставлю выше всего. Пишу стихами, понимаю, что тут проза не подходит."

Вот образец его поэзии:

"Пусть я грязен и невежда,

Жизнь обломала мне бока

И души моей одежда

Так тесна и узка.

Но - о, братья мои, люди.

Жив я и жива душа,

Пусть что будет, то и буди

Жизнь как утро хороша.

К вам любовью пламенею,

Я горю в ней, как в огне,

Научите - как мне ею

Поделиться с вами мне..."

Этот - сгорел: письмо, посланное ему, возвращено с отметкой: "за смертью адресата".

И з в о з ч и к говорит:

"После славных лет, когда жизнь наша потрясена со всех концов до глубины, требуется теперь нам осмотреть друг друга. Чего нам ждать одному от другого и что делать дальше с пользой для всех. Теперь каждому хочется сказать - а я вот как думаю об этом о жизни, а сказать негде. Мне не требуется денег за мое писание, только пожалуйста напечатайте, подымите дух."

К р е с т ь я н и н пишет:

"В настоящее время приходится стать ближе к природе и смотреть на будущию жизнь открытыми глазами, где правда."

С а п о ж н и к:

"Одиночество и тоска гнетет меня здесь и тянет куда-то и вот по ночам пишу для кого-то, как будто близкого мне, но неизвестно где находящаго."

П р о ф е с с и я неизвестна:

"...Я служил мальчиком в сапожном магазине, хозяин послал меня по своим делам, но дорогой меня застал дождь и я должен был укрыться. Оглянувшись кругом, я увидел недалеко книжный магазин, крыльцо которого было с навесом, я спрятался под навес и стал осматривать выставку. Вдруг я заметил небольшую книжку, немедля я взошел в магазин и купил ее и стал читать. Уж дождь давно перестал, солнце раскинуло свои золотистые лучи, облака поднялись выше, а я еще только что вернулся в магазин. Конечно, я не отделался от подщечин: щедрый доверинный всегда своей широкой ладонью бил с права налево; удары были сильны, но не было больно, только лишь заплакал за то, что мою книжку он скомкал и бросил в мусор. За то с тех пор я стал не спать ночей и все писал, и это писание - не угасимое до сих пор пламя, которое хочет все больше и больше разгореться, но нет тех средств, от чего могло бы ярче разгоратся."

Настроение большинства, - как это видно из сказанного выше, - бодрое, дееспособное и часто восторженное.

Вот что пишет один из авторов, профессия и сословие которых мне неведомы:

"Чувствую, ростет во мне сила великая", - говорит Илья Муромец старцам, когда выпил здоровую чашу браги; то же самое и я мог бы сказать о себе в духовном отношении. Внешне это было бы неудержимо смешно: я очень мал, слаб и мизерен, и слабею от различных недостатков и переживаний с каждым днем. Досадно мне это, хотелось бы что нибудь особенно хорошее, милое сделать на свете..."