Последний апостол

Женщины обливали его ноги слезами, и отирали их волосами своими, и нежно целовали ему ноги, и мазали миром. Никогда женщины не целовали ног ему, Иакову! А ведь он красивее брата.

Женщины служили Иисусу, а он и это принимал, как должное. И в высокомерии своем прощал, будто он сам Господь.

"Потому говорю тебе: прощены ее грехи, которых много, потому что она сильно полюбила; а кому мало прощается, тот мало любит".

Любовь, она не кончалась в нем, не кончалась в его речах!

"Как возлюбил меня Отец, так и Я вас возлюбил; пребудьте в моей любви".

Он говорил, что пришел вернуть в мир любовь, а сам умер позорной смертью, как тать, осрамившись пред всем Иерусалимом.

Но и в смерти ему повезло, как незаслуженно везло всю жизнь. Имя его передается из уст в уста, и люди почитают его за Мессию.

Его, Иакова, мать еще в чреве своем посвятила Богу. Он всегда жил праведно, а Иисус грешил против закона. За то теперь он, Иаков, до самой смерти лишь "брат Господень", и не иначе! "А, - говорят про него люди, это который брат Его?". Как глупо и несправедливо! Ведь не может какая-то любовь стоять выше закона и праведности.

Он, Иаков, всегда ступал степенно, а сейчас на один хороший шаг делает пять мелких. Его сбивают с шага - улица узкая, а люди устремились к воротам развлекаться убийством.

Люди, закричав громко, единодушно устремились на Стефана. Выгнав его из города, они стали побивать его камнями. А свидетели сложили свою одежду у ног юноши, которого звали Савлом.

И побивали Стефана камнями, а он призывал Господа и говорил: Господь Иисус, прими мой дух!

Иаков не хотел смотреть дальше, он захотел вернуться в город. Но люди спешили ему навстречу, к месту казни, и толкали его, и влекли за собой, чуть не сбивая с ног.

"Жестоковыйные! - со смехом кричал им Стефан. - Чем гордитесь вы перед Богом? На хрен вам мудрость и милосердие Его, вам - с необрезанными ушами и сердцами!".

Иакову больно ударили по лицу локтем, ему топтали ноги и рвали одежды, но он упорно протискивался прочь.

"Иаков! - заметил его Стефан, задорно крутя головой, чтобы видеть одним уцелевшим глазом. - Передать привет брату?". Но ответа не получил: Иаков уже забился в толпу.

"Закон и справедливость", - думал Савл.

Закон и справедливость торжествуют, и счастлив Савл своим служением им. Безумец Стефан преступил закон и возмутил людей. Справедливо, что его побивают камнями и забрасывают пометом животных. Жестокая, безобразная казнь, подобна забавам детским, шумным и беспощадным. Ей предан вид государственной процедуры, а суть неизменна - потеха черни и горе гонимому. Гонимый получил по заслугам. Справедливо, что ему, Савлу, благочестивому и благонравному, - почет, а Стефану - помет.

"Ты! - крикнул казнимый Савлу. - Пустозвон! Кимвал звучащий, медь звенящая!".

Пустозвон? Так звала его мать шепотом, склоняя лицо свое над работой. Так дразнили Савла мальчишки-сверстники, кидаясь грязью, гоняя по единственной улочке Тарсы. Так выругалась блудница, жирная и неопрятная, когда он, аскет и избранник Божий, отверг ее покупные искусы.

Пустозвон! Он достойно отвечал в суде на кощунства Стефановой речи. Слава его, фарисея Савла, будет передаваться в народе и послужит потомкам наукой. Он избран Господом отстаивать закон пред неразумными. А этот жалкий фанатик из зависти пачкал язык. Кимвал звучащий, медь звенящая - пустозвон!

Савл кинул камень, не целясь, дыша обидой и гневом. Потом еще, и вскоре кричал с толпой единый бессмысленный вопль ликования травли.

Стефан рухнул на колени, обливаясь кровью, захлебываясь кровью, истекая кровью на камни. "Господь, не вмени им греха, детям своим", попросил он, увидев Бога.

А Савл одобрял его убийство. А толпа возмутилась, что потехе уже конец. И в тот день произошло большое гонение на церковь, которая была в Иерусалиме. Евреи пошли громить христиан, евреев.

Глава первая

Страшный Суд все не наступал, и назореи покуда судились друг с другом.

Евреи, члены иерусалимской назорейской общины, рядились с эллинистами, евреями-членами иерусалимской назорейской общины, вернувшимися из греческих земель в святой город. Те, дескать, распустились в своих Элладах, подзабыли отцовский закон, без которого еврей - не еврей, а презренный язычник и кал песий.

Эллинисты же смеялись над иерусалимским птичником да посматривали, как бы их правоверные собратья, эти голубки надутые, в скаредности своей не склюнули лишнего. "Все твое - это мое, и все мое - тоже мое", - вот тебе и общность имущества. Голубки кроткие, а клювом не щелкают: нет-нет, да подгребут под себя сладкого сору. Не вступись Стефан за эллинистских вдов, где сейчас были бы те вдовы? Подохли на своих крохах? Смирение, милосердие на словах, а случись - растерзают, заклюют насмерть.

Где молитва, где служение слову - все суета и злоба!

Хорошо, Стефан разворошил курятник: раскудахтались назореи, выбрали семь человек следить за хлебом насущным. И отлично Стефан вел все дела - не дурак, и деньгами привык ворочать, и за словом в карман не лез.

Но горе истинно праведному - протухло время, в котором живем! Господь медлит с судом, а синедрион скор на расправу. Доносчики шепчут молитву, а где умница Стефан, молодой, горячий? Валяется беззастенчивым трупом, скалится дерзко в безмятежное небо. Пусть себе мухи пируют, пока не засохла кровь да не спекся вытекший глаз - справедливый Стефан и при жизни следил, чтобы все были сыты. Радуйтесь, мухи!

А убийцы его спешат по вечернему Иерусалиму за своим предводителем молодым фарисеем по имени Савл.

Слушает топот их под своими окнами смиренный Иаков, брат Господень, глава назорейской общины.

После вечерней трапезы взялись за священные книги назореи-эллинисты, скорбя по Стефану, своему брату казненному.

Горд и взволнован молодой фарисей по имени Савл. Сколько гоняли его по улицам родной Тарсы, сколько смеялись над ним! Не помогали ни деньги отца, ни добрая слава его благочестивой матери. А тут, в Иерусалиме, в городе Храма, в центре мира, он, Савл, сделал карьеру. Он учен, он постиг премудрости писаний и уважаем в синедрионе. А сейчас идет очистить любимый город от скверны, разорить источник смуты, грозящий иудеям многими бедами. Не то дождутся эти евреи, говорящие по-гречески, довыступаются, навлекут на себя и на весь Иерусалим гнев неразборчивых римлян.