Воскресение. Повести. Рассказы

— В шашки, ребята! — крикнул Гаджи-Ага, выхватив свою, и послышались сотни голосов людей, с визгом бросившихся в кусты.

Милиционеры вбежали в кусты, но из-за завала затрещало один за другим несколько выстрелов. Человека три упало, и нападавшие остановились, и на опушке кустов тоже стали стрелять. Они стреляли и вместе с тем понемногу приближались к завалу, перебегая от куста к кусту. Некоторые успевали перебегать, некоторые же попадали под пули Хаджи-Мурата и его людей. Хаджи-Мурат бил без промаха, точно так же редко выпускал выстрел даром Гамзало и всякий раз радостно визжал, когда видел, что пули его попадали. Курбан сидел с краю канавы и пел «Ля илляха иль алла» и не торопясь стрелял, но попадал редко. Элдар же дрожал всем телом от нетерпения броситься с кинжалом на врагов и стрелял часто и как попало, беспрестанно оглядываясь на Хаджи-Мурата и высовываясь из-за завала. Волосатый Ханефи, с засученными рукавами, и тут исполнял должность слуги. Он заряжал ружья, которые передавали ему Хаджи-Мурат и Курбан, старательно загоняя железным шомполом обернутые в намасленные хлюсты пульки и подсыпая из натруски сухого пороха на полки. Хан-Магома же не сидел, как другие, в канаве, а перебегал из канавы к лошадям, загоняя их в более безопасное место, и не переставая визжал и стрелял с руки без подсошек. Его первого ранили. Пуля попала ему в шею, и он сел назад, плюя кровью и ругаясь. Потом ранен был Хаджи-Мурат. Пуля пробила ему плечо. Хаджи-Мурат вырвал из бешмета вату, заткнул себе рану и продолжал стрелять.

— Бросимся в шашки, — в третий раз говорил Элдар.

Он высунулся из-за завала, готовый броситься на врагов, но в ту же минуту пуля ударила в него, и он зашатался и упал навзничь, на ногу Хаджи-Мурату. Хаджи-Мурат взглянул на него. Бараньи прекрасные глаза пристально и серьезно смотрели на Хаджи-Мурата. Рот с выдающеюся, как у детей, верхней губой дергался, не раскрываясь. Хаджи-Мурат выпростал из-под него ногу и продолжал целиться. Ханефи нагнулся над убитым Элдаром и стал быстро выбирать нерасстрелянные заряды из его черкески. Курбан между тем все пел, медленно заряжая и целясь.

Враги, перебегая от куста к кусту с гиканьем и визгом, придвигались все ближе и ближе. Еще пуля попала Хаджи-Мурату в левый бок. Он лег в канаву и опять, вырвав из бешмета кусок ваты, заткнул рану. Рана в бок была смертельна, и он чувствовал, что умирает. Воспоминания и образы с необыкновенной быстротой сменялись в его воображении одно другим. То он видел перед собой силача Абунунцал-Хана, как он, придерживая рукою отрубленную, висящую щеку, с кинжалом в руке бросился на врага; то видел слабого, бескровного старика Воронцова с его хитрым белым лицом и слышал его мягкий голос; то видел сына Юсуфа, то жену Софиат, то бледное, с рыжей бородой и прищуренными глазами, лицо врага своего Шамиля.

И все эти воспоминания пробегали в его воображении, не вызывая в нем никакого чувства: ни жалости, ни злобы, ни какого-либо желания. Все это казалось так ничтожно в сравнении с тем, что начиналось и уже началось для него. А между тем его сильное тело продолжало делать начатое. Он собрал последние силы, поднялся из-за завала и выстрелил из пистолета в подбегавшего человека и попал в него. Человек упал. Потом он совсем вылез из ямы и с кинжалом пошел прямо, тяжело хромая, навстречу врагам. Раздалось несколько выстрелов, он зашатался и упал. Несколько человек милиционеров с торжествующим визгом бросились к упавшему телу. Но то, что казалось им мертвым телом, вдруг зашевелилось. Сначала поднялась окровавленная, без папахи, бритая голова, потом поднялось туловище, и, ухватившись за дерево, он поднялся весь. Он так казался страшен, что подбегавшие остановились. Но вдруг он дрогнул, отшатнулся от дерева и со всего роста, как подкошенный репей, упал на лицо и уже не двигался.

Он не двигался, но еще чувствовал. Когда первый подбежавший к нему Гаджи-Ага ударил его большим кинжалом по голове, ему казалось, что его молотком бьют по голове, и он не мог понять, кто это делает и зачем. Это было последнее его сознание связи с своим телом. Больше он уже ничего не чувствовал, и враги топтали и резали то, что не имело уже ничего общего с ним. Гаджи-Ага, наступив ногой на спину тела, с двух ударов отсек голову и осторожно, чтобы не запачкать в кровь чувяки, откатил ее ногою. Алая кровь хлынула из артерий шеи и черная из головы и залила траву.

И Карганов, и Гаджи-Ага, и Ахмет-Хан, и все милиционеры, как охотник над убитым зверем, собрались над телами Хаджи-Мурата и его людей (Ханефи, Курбана и Гамзалу связали) и, в пороховом дыму стоявшие в кустах, весело разговаривая, торжествовали свою победу.

Соловьи, смолкнувшие во время стрельбы, опять защелкали, сперва один близко и потом другие на дальнем конце.

Вот эту-то смерть и напомнил мне раздавленный репей среди вспаханного поля.

Словарь горских слов

Абрек (черкесск.) — беглый горец, разбойник.

Аварцы — самая многочисленная народность, населявшая средний Дагестан.

Адат (арабск.) — обычай, освященный давностью.

Айя (ногайск.) — да.

Аманат (арабск.) — заложник.

Ана (кумыкск.) — мать.

Бар (кумыкск.) — есть.

Баранчук (кумыкск.) — ребенок.

Бу <о> лур (кумыкск.) — будет.

Гурда (чеченск.) — «Шашки и кинжалы, дороже всего ценимые на Кавказе, называются по мастеру Гурда» (прим. Л. Н. Толстого к «Казакам»).

Имам (арабск.) — мусульманский владыка, соединяющий в своем лице высшую духовную и светскую власть.

Йок (кумыкск.) — нет.

Кошкильды или хошгельды (кумыкск.) — «Здравия желаем, мир вам» (прим. Л. Н. Толстого к «Казакам»).

Кумган (кумыкск.) — высокий модный кувшин с носиком и крышкой.

Кунак (турецк.) — друг, товарищ.

Курбан-Байрам (арабск.) — главный мусульманский праздник.

Курпей (кумыкск.) — верх папахи.

Ля иляха иль алла (арабск.) — «Нет бога, кроме бога» (в такой транскрипции записал Толстой одно из главных мусульманских молитвословий).

Минарет (арабск.) — башня при мечети.

Муталим (арабск.) — воспитанник духовной школы.

Муэдзин (арабск.) — служитель мечети, выкрикивающий с высоты минарета призывы к молитве.

Мюрид (арабск.) — послушник, «искатель истины». «Слово мюрид имеет много значений, но в том смысле, в котором употреблено здесь, значит что-то среднее между адъютантом и телохранителем» (прим. Л. Н. Толстого к «Набегу»).

Мюршид (арабск.) — религиозный наставник мюрида.

Наиб (арабск.) — «Наибами называют людей, которым вверена от Шамиля какая-нибудь часть управления» (прим. Л. Н. Толстого к «Набегу»).

Намаз (персидск.) — повседневная молитва мусульман, совершаемая пять раз в сутки.

Ноговицы — часть обуви, состоящая из голенищ без головок.

Нукер (персидск.) — служитель, телохранитель.

Пешкеш (персидск.) — подарок.

Пильгиши (чеченск.) — пельменя или клецки с начинкой.

Сардарь (персидск.) — главнейший правитель, командующий войсками, у горцев — царский наместник Кавказа.

Селям-алейкум (арабск.) — привет тебе, здравствуй.

Саубул (кумыкск.) — будь здоров.

Тарикат (арабск.) — религиозное мусульманское учение о подвижнической жизни.

Той (кумыкск.) — пирушка с музыкой, песнями и плясками.

Тулумбасы (персидск.) — музыкальный ударный инструмент.

Улан-якши (кумыкск.) — молодец парень.

Хаджи (арабск.) — звание мусульманина, совершившего паломничество в Мекку и Медину для поклонения священному камню и гробу Магомета; мурат — дорогой.

Хинкал (аварск.) — лепешка из пряного теста.

Хозыри (арабск. — готовые к стрельбе) — футлярчики для патронов по обеим сторонам груди.