Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот

На лицах детей заметно облегчение - куда приятнее ненавидеть людей недобрых и жестоких, чем просто посредственных. А Сабурову и сенсационные новинки не хочется читать вместе с людьми, никогда ничего не читавшими.

- Только трусы они - обычные люди! - снова пристукнул кулаком Шурка.

- Нет, - поспешно перебил Аркаша, - трусливей меня никого на свете нет, я каждого встречного боюсь, мне кажется, он меня может ударить. А если бы я что-то любил больше себя, может, даже я свою трусость одолел бы. Не умирал бы всю жизнь от страха за жизнь. А зачем она, если всю жизнь умираешь...

В Шуркином взгляде изумление смешивается с восхищением - как это Аркаша осмеливается говорить, что он трус?

- Смелость рождается из защищенности, - пренебрежительно роняет Сабуров. - А если все мы в лапе у начальства...

- Что, народовольцы были от виселиц защищены? - и Сабурову почему-то приятно слышать этот укор от Аркаши.

Наталья чистит картошку на завтра - руки ее так и мелькают. Пока на сковородке мирно потрескивает пахнущая рыбой резина - минтай, она принимается обхаживать цветы в горшках, что-то подкапывает, подрезает, подрагивая головой, как кошка, пытающаяся разжевать мечущуюся во рту муху. Сабуров слышит, как она потихоньку, с болью в голосе уговаривает какой-то отпрыск: "Ну что же ты, голубчик, не растешь? Что тебе не нравится?"

- Тебе с людьми забот не хватает? - интересуется Сабуров.

- Это для меня не забота, а радость. Цветы и младенцы. Я бы всю жизнь могла среди младенцев провести - купала бы их... Когда на пенсию пойду, обязательно в Дом малютки пойду работать.

Шурка, что странно при его геройском нраве, тоже любит цветы, но сейчас ему не до них, - переполненный событиями своей бурной жизни, он ходит за Натальей по пятам и болтает без умолку: - Бобовский купил плэйер - а что, в кайф, вставил в уши и ходи, а музыка играет. Я тоже куплю плэйер, когда бабок поднакоплю.

- Чтобы совсем без мозгов остаться? Я сегодня ехала с подростками, так они, по-моему, просто разговаривать разучились - одни междометия, гыканье, мыканье. Эта жвачка еще ужасная!.. Такие лица тупые от нее становятся - у девушек особенно!..

Шурка любит поражать Наталью разными идиотизмами деревенской жизни приводить в содрогание слабую женщину. Сегодня на них с Антоном из-за мопеда орал мужик с седьмого этажа, а потом, не найдя под рукой ничего более подходящего, запустил в них соленой рыбой, а они подобрали ее и съели - а что, в кайф! "Зачем же вы своей дикарской машиной..." - но, узнав, что и Шурка собирается приобрести такую же, Наталья забывает о предыдущей теме, однако и новая вытесняется сообщением, что Бобовский нажрался циклодола и ловил полуметровых белых тараканов, а потом в час ночи уложил в портфель одеяло и направился в школу - папа бросился вдогонку, у дверей его догнал.

- Кошмар! А что же родители?!

- Они думали, что у него крыша съехала.

Вообще-то Бобовский парень башковитый и начитанный - тем Шурку и пленил. Когда у Шурки спросишь, читал ли он такую-то книгу, он на мгновение задумывается и отвечает: "Бобовский читал".

- Где же он, твой Бобовский, циклодол раздобыл?

- Ха - это ты его и по рецепту не достанешь. А я у нас в школе за пять минут достану что хочешь. Это чего! Дринч нарочно травкой угощает, а когда подсядут, начинает бабки брать.

- Не понимаю - зачем им травка? Что они, коровы?

- Ха - ничего ты в современной жизни... Курить!

- Наркотик?! И вы это терпите?! Мерзавец какой!..

- Ты, мама, не вздумай еще стучать!

- Так и не рассказывай мне эти гадости! Господи, сколько из-за тебя мерзостей в мою жизнь входит!

- Чего обижаться-то сразу... Страшно далека ты от народа!

Шурка не выносит, когда на него обижаются. Чтобы поскорей прекратить это мучение, он на некоторое время становится шелковым, а убедившись, что прощен, заваливается с книгой - в последнее время его что-то тянет на "потерянное поколение" - ничто так не бодрит, как чужая эстетизированная горечь.

- Слышишь, ставь, давай, будильник на когда положено, - сердито окликает его Аркаша: Шурка любит время от времени ставить будильник на час раньше срока, чтобы проснуться и обрадоваться, что можно спать еще целый час. Гурман!

- Шурик, - вдруг окликает его Наталья, - а если бы мы с папой развелись, ты бы с кем стал жить?

Тишина. Сабуров "ничего не слышит". Шурка оскорбляется до глубины души: "Я бы вообще из дома сбежал! Вы мне по отдельности не нужны!!!".

- Что за шутки, мама... - Аркаша тоже недоволен.

Но Сабуров понимает, что это не просто выходка. А ему-то показалось, что слияние душ в любви к отчизне расплавило жалкий ледок мещанской ревности.

- Иди, раскладывай кресло, - направляясь к вечернему душу, шепотом бросает ему Наталья. - Я спать ложусь.

Ну, и черт с тобой - он первым мириться не полезет. Сегодня он достаточно лебезил, а красться в напряженной тьме к собственному брачному ложу он не станет - скорее Наталья попытается проникнуть на его одноместный монашеский одр. Чтобы отогнать от своего изголовья служебные горести, Наталья принимает снотворное, выдавливая таблетку из прозрачной юрточки на блестящей фольге. Прощается ласково - может, уже и забыла, что у супругов принято спать вместе? "Не забудь меня защемить".

Дверь в их комнату из-за наклонного косяка отходит от него внизу на целый палец и от движения воздуха всю ночь терпеливо побрякивает, что может довести нервного человека до исступления. Поэтому на ночь супруги защемляют в двери газету.

На кухне Сабуров вытряхнул запаршивевшие сухофрукты в ведро и раскрыл стариковский журнал. Пахнуло копотью. И Сабуров вновь почувствовал легкое содрогание: еще эта луковица под окном...

Раздалось шлепанье босых ног.

- Папа, а как вы могли жить при Брежневе? Я-то был еще маленький, а как ты жил?

Заплывший Шуркин глаз смотрел с такой пытливостью, что ерничать не хотелось. Да еще перед копченым дыханием чужой смерти.

- Как я жил - принюхался. Повторял себе: ничто здесь меня не касается - пусть они увешиваются золотом и орденами от когтей до хвоста, называют черное белым, возводят административные пирамиды вместо больниц - они для меня случайные попутчики, а настоящий дом мой - это Достоевский, Пушкин, Манэ, Рембрандт. Но... досуг, даже самый утонченный, не может заменить жизнь - на самом деле мое время поглощалось всевозможной дребеденью, мелкими обидами, мелкими утехами самолюбия... Я хотел быть блестящим дилетантом и, к несчастью, стал им.

- А мама?

- Мама очень связана с конкретными людьми. Ее в самом деле волнует, что у того ребенок кашляет, у другого теща, наоборот, не кашляет, третьего понизили зря, четвертого, наоборот, повысили... Таким, как мама, во все времена найдется дело.

Сабуров каким-то очень отеческим жестом, которого сам же застыдился, взъерошил Шурке волосы.

- Я хотел бы, чтобы ты был таким, как она.

- Нет, - надменно отказался Шурка, начиная переступать на холодном линолеуме. - Я хочу быть таким, как ты. Мама тоже очень хорошая, но... слишком восторженная. А ты, - на Шуркиной морде появляется восхищение и гордость, - всех видишь насквозь!

- Да чтобы видеть в людях хорошее, нужно гораздо больше проницательности, чем видеть плохое!

- Все внизу копошатся, а ты сверху стоишь один и все видишь!

- Оттуда как раз многого не видно. И - там очень одиноко.

- Ерунда! - залихватски взмахивает своей буйной головушкой Шурка, одновременно грея по очереди ступни одной ноги о другую. - А... а если бы... - на Шуркином лице снова появляется озабоченность, - а если бы вы с мамой не познакомились, я мог бы и не родиться?! Тьфу, тьфу, - не дожидаясь ответа, сплевывает он через левое плечо и делает путаные движения правой рукой - пытается креститься.

- Да, - в тон ему выражает сочувствие Сабуров, - каково тебе было бы жить, не родившись!

Шурку ответ приводит в восторг. "Каково тебе было бы жить, не родившись", - повторяет он застенчивым шепотом и от всего сердца желает Сабурову спокойной ночи. Он очень любит процедуры всевозможных приветствий, прощаний и пожеланий, всем непременно машет рукой, пока не скроются из виду. Флибустьер и авантюрист...