Мелкий бес
Мелкий бес читать книгу онлайн
«Этот роман — зеркало, сделанное искусно. Я шлифовал его долго, работал над ним усердно… Ровна поверхность моего зеркала и чист его состав. Многократно измеренное и тщательно проверенное, оно не имеет никакой кривизны. Уродливое и прекрасное отражается в нем одинаково точно». «Мелкий бес» был начат еще в 1892 г., над ним Ф. К. Сологуб (1863–1927) работал еще десять лет. Роман был издан только в 1907 г. и имел колоссальный успех. В 1917 г. Сологуб писал: «Если бы стены наших домов вдруг стали прозрачны, как стекло, мы с ужасом увидели бы, как много злого и страшного совершается в недрах самых на вид счастливых семейств». В романе «Мелкий бес» становятся прозрачны дома российских обывателей и пред нами вскрывается все то злое, зловонное и страшное, что свершается внутри их, и по улицам ходит герой романа, Передонов, чье имя стало нарицательным для выражения тупости, злобности и мертвенности. Современник автора критик А. Измайлов говорил: «Если бы бесы были прикомандированы к разным местам, то того, который определен к нашей провинции, удивительно постиг Сологуб». О русских мелких бесах писали и другие, и этот роман занимает достойное место в ряду таких знаменитых произведений, как «Записки сумасшедшего» Гоголя, «Двойник» Достоевского, «Красный цветок» Гаршина, «Черный монах» и «Человек в футляре» Чехова…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
С «подсказки» Пушкина
Название и основной смысл романа «Мелкий бес» чаще всего связывают со строками незавершенной поэмы М. Ю. Лермонтова «Сказка для детей» (1839–1840):
Поводом для установления данной коннотации, по-видимому, послужило эссе Сологуба «Демоны поэтов», первая часть которого — «1. Круг первый» — была напечатана в майской книжке журнала «Перевал» за 1907 год; в эссе писатель процитировал строки из «Сказки для детей» Лермонтова. [255]
В июле 1907 года в «Русском слове» появилась статья А. А. Измайлова «Измельчавший русский Мефистофель и передоновщина». «Стоило ли жить десятилетия, болезненно претерпевать всевозможные эволюции, — сокрушался автор, — чтобы, начав Онегиными и Печориными, через фазы Чичиковых, Тамариных и Обломовых спуститься до Передонова? Стыдно за Мефистофеля, разменявшегося на медные гроши…». [256] В контексте размышлений об эволюции литературного типа сближение Передонова с героем «Сказки для детей» (вариантом Демона) — персонажем петербургской повести, лишенным возвышенного демонического ореола, — не было неожиданным.
Трактовка, предложенная Измайловым, была поддержана в рецензиях на роман и в критической литературе. «Демонизм Сологуба глубокий, но не величественный, — отмечал П. Пильский. — Своими корнями он пророс душу Сологуба до самых таинственных ее недр. Но как новый культ, это мало и уродливо. Недотыкомка — подкидыш Бабы Яги. Это сатанинство и мефистофельство так же далеки от лермонтовского Демона и гётевского Мефистофеля, как Эльбрус от Валдая и Страсбургский собор от царевококшайской приходской церкви. Демонизм Сологуба родился даже не в курной избе, а в уездной одноэтажной деревяшке. Он захолустен, слеп, и ему не поклоняются, а его суеверно страшатся». [257]
Цитация из «Сказки для детей» дала основание для самой жизнеспособной интерпретации романа. Ее поддержал О. Цехновицер в предисловии к изданию 1933 года: «Он (Мефистофель. — М. П.) был Сатаной для Лермонтова и стал вонючей Недотыкомкой для Сологуба». [258] Впоследствии прочтение «Мелкого беса» как развитие демонологического текста русской литературы, в создании которого одну из ведущих партий сыграл Лермонтов, получило исчерпывающую аргументацию в исследовании Т. Венцловы «К демонологии русского символизма». [259]
Т. Венцлова интерпретирует роман как художественную репродукцию идеи распыления мира (энтропии) — одного из центральных мотивов литературы модернизма, как продолжение темы, начатой В. Брюсовым в стихотворении «Демоны пыли» (1898), подтекстом которого явилось творчество Лермонтова, главным образом «Сказка для детей». Следует заметить, однако, что появившиеся и распространившиеся в русской литературе «демоны пыли» или их аналоги (в текстах (Брюсова, Сологуба, Мережковского) могли иметь и другую, возможно более подходящую родословную. В романе Ж.-К. Гюисманса «Бездна» (La-bas, 1891 и в русском переводе «Там, внизу», 1907), хорошо известном русским символистам, имеется эпизод, [260] соотносящийся с рассказом И. М. Брюсовой о реальном будничном событии (стирании пыли с мебели), якобы побудившем поэта написать «Демонов пыли». Автор «Бездны» также видел в процессе распыления мира зловещий мистический смысл (пыль — «призыв к жизни и напоминание о смерти»; [261] не исключено, что Брюсов позаимствовал идею и образ у Гюисманса.
Выдвижение на первый план в качестве литературного прообраза романа «Мелкий бес» «Сказки для детей» и тематически связанной с ней поэмы «Демон» представляется недостаточно мотивированным, поскольку отодвигает на второй план другой, не менее существенный источник текста. За исключением общей для многих произведений русской литературы проблемы «демонизма» и двух нарочито неточных цитат из стихотворений «Тамара» и «Демон», в «Мелком бесе» нет никаких иных указаний на его семантическое родство с поэмами Лермонтова.
Вместе с тем на страницах романа неоднократно и в разных контекстах возникает имя Пушкина: в эпизоде сватовства Передонова к сестрам Рутиловым (мотив «Сказки о царе Салтане»); в «пушкинском» уроке Передонова; в его реплике, обращенной к Марте: «…у вас Мицкевич был. Он выше нашего Пушкина. Он у меня на стене висит. Прежде там Пушкин висел, да я его в сортир вынес, — он камер-лакеем был» (позднее, в приливе патриотических чувств, он перевесил портрет на прежнее место).
К Пушкину была обращена также вторая часть эссе «Демоны поэтов» — «Старый чёрт Савельич», напечатанная в «Перевале» в 1907 году (№ 12), а в его первой части, наряду с цитатами из Лермонтова, Сологуб не раз цитировал и пушкинские строки.
В прижизненной критике «Мелкий бес» не соединяли с именем Пушкина. В современной исследовательской литературе, напротив, к этому сопоставлению наблюдается устойчивый интерес. В работах 3. Г. Минц, Н. А. Пустыгиной, А. Л. Соболева, Леа Пильд, Л. Спроге [262] был выявлен основной реминисцентный пласт из пушкинских текстов в «Мелком бесе», отмечены очевидные параллели с «Пиковой дамой»: безумие, карточная игра, оживание карточных фигур; Передонов цитирует Германна не только буквально: «тиковый пуз», «пиковая дама в тиковом капоте», но и сюжетно: идея стать любовником княгини Волчанской, которой «полтораста лет», и поскорее получить инспекторское место повторяет размышления Германна о способе узнать тайну трех карт у графини: «Представиться ей, подбиться в милость, — пожалуй, сделаться ее любовником, — но на это все требуется время, — а ей восемьдесят семь лет, — она может умереть через неделю, через два дня!».
Комментирование очевидных и скрытых цитат из «Пиковой дамы» и других произведений поэта не исчерпало тему «Пушкин в „Мелком бесе“». Сохранившиеся заметки Сологуба о Пушкине позволяют заключить, что из всех имеющихся в романе перекличек с образами и сюжетами русской литературы (от Гоголя до Чехова и Горького) наиболее существенными для понимания авторского замысла являются параллели с пушкинскими текстами.
«Мелкий бес» создавался в атмосфере всеобщего внимания к судьбе и творчеству Пушкина. Период самой интенсивной работы над романом — 1898 и 1899 годы — проходил под знаком Пушкинского юбилея, ставшего всенародным праздником. В мае 1899-го инспектор Андреевского училища Ф. К. Тетерников вместе с воспитанниками и сослуживцами посетил Святые горы. [263] В юбилейной пушкинской статье он писал о «Всероссийском торжестве»: «Судьбы переменчивы: претерпевший многие гонения при жизни и по смерти, Пушкин вспоминается торжественно, официально установленным порядком — и, однако, „будут последняя горша первых“. Не обидно ли, что великое имя становится достоянием толпы, у которой по-прежнему нет ничего общего с тем, кто носил это имя? Непонимание „тупой черни“ столь же грубо, как и в старину, и ее низменные помышления столь же, как и в прежние дни, далеки от чистых дум поэта. Что ей до него? Что ей Пушкин?». [264]
