Пропажа осла

Гости вышли. Велигулу остался и, тыча в сторону матери

указательным пальцем, пригрозил:

- Слушай, мать! Я говорю тебе прямо, если/ты ответишь Гасымали отказом, я сегодня же отделюсь от тебя и уйду к тестю, а через месяц справлю себе свадьбу и перестану звать тебя матерью. Вот мое последнее слово. Прощай!

Велигулу ушел.

В скверном положении очутилась Зейнаб. Угроза Велигулу, что он отделится и не станет ходить домой, подействовала на нее больше всего.

Что было делать несчастной женщине? Как может семья обойтись без мужчины?

Словом, муки эти - великие муки!

Зейнаб устала стоять в углу. Ноги ныли. Когда мужчины вышли, она присела, обняв изнемогавших от слез детей. Вскоре обе девочки уже сладко спали на коленях у матери.

Выплакав остаток слез, Зейнаб прислонилась головой к стене и отдалась своим мыслям.

Я не хотел бы рассказывать вам о горе Зейнаб, о ее мыслях, о мучивших ее сомнениях, о глубине ее скорби. Я не хотел делать этого, боялся, как бы и вы не расплакались.

Но, ничего не поделаешь, я обязан исполнить свой долг.

Зейнаб находилась между двух огней. Один обжигал с этой, другой - с той стороны. Как ни старалась она каким-нибудь образом выскользнуть из огненного кольца, ей это не удавалось. Один из жегших ее огней - необходимость выйти замуж за Худаяр-бека, другой - опасности, которые ждут Зейнаб, если она откажется.

Мысль о том, чтобы быть женой Худаяр-бека, огнем жгла Зейнаб, он был противен ей, как иным людям бывает противна, скажем, лягушка. Такому человеку невыносима мысль взять лягушку в руки, положить ее к себе на грудь; так же ужасна, а то и еще ужаснее для Зейнаб мысль смотреть на чудовищный нос и отвратительную рожу Худаяр-бека и называть его мужем.

А мысль не выходить замуж за Худаяр-бека тоже огнем жгла Зейнаб, пугала ее. Какая нужна сила, чтобы выдержать весь этот натиск, эти страдания, позор, угрозы, чтобы выступить против всех: кази, начальника, моллы, главы, свидетелей, Велигулу, всех людей, решиться на борьбу с ними.

Этой силы не было и не могло быть не то что у Зейнаб, на даже у ее бабушек и прабабушек.

Говоря по справедливости, что было делать Зейнаб?

С >дной стороны, Велигулу отделится и уйдет. Как быть тогда с посевом? А скотина? Дом, двор, пашни, торговля? Как быть совсем этим?

Прибавьте к этому боязнь быть насильно увезенной в город, где ей придется с позором держать ответ перед начальником. А то может быть еще хуже. Вовсе не пошлют ее в город. Зачем посылать ее в город? Глава ведь имеет официальную бумагу от кази. Глава теперь полновластен над Зейнаб. Он может просто взвалить Зейнаб на спину Гасымали и перетащить в дом Худаяр-бека. И он сделает это. Непременно сделает. Сделает, во-первых, потому что это его обязанность. А во-вторых, всем известно, что глава женат на матери Худаяр-бека, значит Худаяр-бек приходится ему пасынком. Стало быть, он доведет все до конца, доведет, во чтобы то ни стало.

Зейнаб - женщина с умом, она прекрасно все это понимает.

"Что делать?" Целых два часа Зейнаб билась над этим вопросом, но так и не нашла ответа.

Отворилась дверь, и вошел Гасымали.

- Ну, что скажешь, сестра? Что мне передать главе? Согласна или нет?

Зейнаб была похожа на человека, который поставил перед собой сосуд с ядом и не знает, как быть - выпить или нет.

Не выпить - страдания и горе убьют.

Выпить - яд унесет в могилу.

"Все равно пропадать", - решает человек и пьет отраву.

Согласиться выйти замуж за Худаяр-бека было для Зейнаб равносильно решению принять яд.

И когда Гасымали повторил свой вопрос, она собрала все силы и, превозмогая отвращение, процедила сквозь зубы:

- Согласна...

ЭПИЛОГ

Минуло три года. Пошел четвертый.

Был декабрьский полдень. Погода стояла хорошая. Несмотря на холодный ветерок, чувствовалось, как греет солнце.

Воспользовавшись погожим днем, крестьяне сидели на земле около своих домов и беседовали.

У сакли дяди Мамед-Гасана тоже сидела группа крестьян.

В конце улицы показался незнакомый крестьянин, погонявший нескольких нагруженных ослов. Караван приблизился к сидевшим и хотел уже пройти, когда от группы крестьян отделился старик, бросился к ослам и, схватив одного из них, серого, со всех сторон стал внимательно разглядывать его морду.

Решив, что старик хочет купить осла, погонщик подбежал к ослам, остановил их посреди дороги и подошел к старину, продолжавшему осматривать осла. Старик кружился вокруг осла, разглядывал его сзади, спереди, осмотрел морду, по/том ноги, пощупал даже хвост. Наконец открыл ему пасть и посмотрел зубы.

- Клянусь аллахом, второго такого осла не сыскать! - начал расхваливать осла погонщик. - И силы же у него. Посмотри, сколько я нагрузил на него. Целых семь пудов. Если думаешь купить, отдам недорого.

Старик еще раз раскрыл пасть осла и, внимательно осмотрев ее, поднял голову:

- Скажи-ка, племянничек, у кого ты купил его?

- На что тебе знать, дяденька, у кого купил. Если хочешь купить, продам, а нет, так не задерживай меня.

К ним подошли и остальные крестьяне, сидевшие у стены.

- Мешади-Орудж! - обратился старик к одному из них. - Посмотри-ка и ты этого осла. Я что-то сомневаюсь насчет него...

Погонщик, очевидно, почуял что-то неладное; услышав слова старика, он ударил осла по крупу и хотел увести его, но старик не отпустил.

Мешади-Орудж также внимательно оглядел осла со всех сторон и повернулся к старику.

- Дядя Мамед-Гасан, - сказал он, - я знаю, почему ты сомневаешься. Ты хочешь сказать, что это твой осел.

Погонщик опять ударил осла, чтобы уйти с ним, но дядя Мамед-Гасан и Мешади-Орудж помешали ему.

Крестьяне, собравшись вокруг осла, осматривали его.

- Племянник, - снова обратился дядя Мамед-Гасан к погонщику, - заклинаю тебя двенадцатью имамами, скажи правду, у кого ты купил этого осла.

- Клянусь аллахом, дяденька, я купил его ровно пять лет назад у карабахца за одиннадцать рублей.

Около осла собралась уже толпа человек в пятьдесят, и каждый, знавший в свое время осла дяди Мамед-Гасана, подтвердил, что это тот самый осел и есть.

Дядя Мамед-Гасан схватил погонщика за ворот и вывел его из толпы с тем, чтобы потащить к главе Кербалай-Исмаилу. Выйдя из толпы, дядя Мамед-Гасан крепко взял погонщика за кушак и хотел было вести его дальше, но в это время из узенького переулка показался Худаяр-бек в дорогой папахе, суконной чухе и белых штанах. В руке у него была прежняя кизиловая дубинка. Увидя столпившихся крестьян, он подошел к ним. Дядя Мамед-Гасан рассказал о случившемся и просил рассудить его с погонщиком.

Худаяр-бек растолкал крестьян и, подойдя к ослу, внимательно осмотрел его со всех сторон. Он узнал осла.

- Да, - проговорил он, - это осел дяди Мамед-Гасана.

Затем он повернулся к погонщику и строго спросил: Эй, где ты купил осла?

Погонщик сказал ему то же самое, что ответил дяде Мамед-Гасану. Худаяр-бек поднял дубинку и стал так лупить погонщика, что тот наконец не выдержал и, упав к ногам Худаяр-бека, стал умолять, чтобы он отпустил его душу на покаяние.

Вот каким образом был найден осел дяди Мамед-Гасана.

Худаяр-бек приставил Гасымали к погонщику ослов, чтобы тот вывел его из села, а погонщику велел больше никогда не появляться в этих краях.

Благодаря Худаяр-бека, прославляя его добродетели, дядя Мамед-Гасан погнал осла к себе в хлев.

Но не покажется ли вам странным, что до сих пор не видно сына дяди Мамед-Гасана, Ахмеда? Сколько тут народа собралось, сколько тут шума было, но ни Ахмед не показался, ни жена дяди Мамед-Гасана не высунула голову из ворот, чтобы узнать причину этой суматохи.

Ахмед умер. Умерла и жена дяди Мамед-Гасана.

В прошлом году Ахмед заболел горлом и помер. После его смерти два месяца горевала по нем мать и тоже приказала долго жить. Дядя Мамед-Гасан каждый раз клянется, что в сына и жену его унесла тоска по ослу.