Труды и дни Свистонова

ько кончатся крестины.

Жених волновался и переступал с ноги на ногу. Невеста была красна как рак.

– Какой материал для вас, Андрей Николаевич, – откинув голову, сказал Куку на ухо Свистонову. – Закрепите, прошу вас, закрепите это! – И Куку снова принялся смотреть.

Белокурая головка Наденьки была близка от него, и он представил свою свадьбу. Гордость изобразилась на лице Куку. Он увидел себя стоящим рядом с Наташей, т. е. с Наденькой. На Наденьке белое платье, фата, в руках у нее свеча с белым бантом, и гулкие своды собора…

Достав платок, важно обтер лицо свое Куку.

Глухонемая вспомнила Ригу, – красивый город Рига, – и надежды, и свою прогулку с приехавшим на каникулы студентом Тороповым в лесок.

Но Куку помешал ее воспоминаниям. Он кашлянул, напружинил грудь. Теперь он презрительно смотрел вниз. Молодые двинулись. Все в церкви зашевелилось. Головы всех повернулись к проходу. Смотрел и Свистонов.

Играл орган. Затем говорил пастор. Затем опять играл орган.

Сквозь цветные стекла видно было, как колышется листва деревьев. Видно было, что листья освещены солнцем.

– Очень хорошо, – произнес Куку. – Но я хотел бы для своей свадьбы большего великолепия.

Когда вышли из кирки Наденька, Куку, Свистонов и глухонемая, обратно летели таратайки.

– Зайдемте, выпьемте пива, – предложил Куку, и, вмешавшись в толпу, они вошли в сад при трактире. Все столики и скамейки были заняты. Смех, тяжелый запах пива, струйки дыма, разгоряченные лица, песни, звуки балалаек, гитар и мандолин.

– Настоящий Ауэрбахов кабачок на свежем воздухе, – сказал Куку Свистонову. – Недостает только Фауста и Мефистофеля.

– Ах, Иван Иванович, – ответил Свистонов. – Вечно литературные воспоминания. Надо подходить к жизни попроще, непосредственней.

Наконец, один из столиков освободился. Четверо друзей сели и потребовали пива. В это время к ним протолкались брат и сестра.

– Можно сесть? – спросили они и кое-как устроились на конце скамейки.

– Я умею пить, – сказала после пятого стакана Ия, – а вот ты, Паша, хотя и мужчина, не умеешь.

– Я умею пить, – ответил Паша, – но я сдерживаю себя.

– Очень я интересный анекдот вспомнила.

– Меня твои анекдоты не интересуют.

– А меня – твои стихи!

– Не ссорьтесь, – попросила Наденька.

За соседним столиком шел оживленный разговор:

– А насчет немцев ты, брат, не прав. Когда я в немецком плену был…

– А бабонька не плоха. Пойду приударю.

– Куда ты, размяк. Сиди! Слева:

– Нет, нет, Митя, посмотри, задок какой. Маша, Маша, поди сюда. Направо под соснами:

– Да, Петя, культура великое слово. За него, мне Иван Трофимович говорил, люди на костер шли.

– Ну да, ты культуру построишь. Выпей, дурачок.

– Митька, я недавно прозрел, теперь в церковь хожу. Ты только никому не говори, понимаешь, никому.

Голос из толпы, дожидавшейся свободных столиков:

– Володя, Володенька! иди в помойную яму поспать.

Пьяный, шатаясь, кричит:

– Подойди сюда, ударю!

За оградой показывается группа: