Волхвы

ь.

– Нет? – дрогнувшим голосом произнес он. – В первый раз ты говоришь это… Когда ты меня разлюбила? Когда же ты ко мне изменилась?

– Я все та же, всегда была такая! Ты спрашиваешь меня, любила ли я тебя – и я говорю «нет!». Но я не могу сказать тоже, что не люблю тебя, потому что это будет неправда. Я связана с тобою. Ты сразу завладел мной и владеешь, пока хочешь этого… Ты прикажешь мне идти на пытку – и я пойду, но ведь это не та любовь, о которой ты теперь меня спрашиваешь… Та любовь – другое…

– Если бы я так владел тобою, тебе не пришло бы в голову поверять Потемкину такой рассказ о нашей прежней жизни, который может погубить меня.

– Это значит только, – глухо ответила она, – что бывают такие минуты, когда я силюсь выйти из-под твоей власти.

– Так я приказываю тебе никогда не думать об этом, я приказываю тебе не только забыть наше прошлое, но и любить меня так же, как я люблю тебя… Слышишь ли: люби меня – и с радостью, со счастием исполняй мою волю.

– Я не знаю, могу ли я это.

– Можешь! Я знаю, что можешь. Не рассуждай и повинуйся.

Слабый вздох раздался в карете, и едва внятно губы Лоренцы произнесли:

– Повинуюсь.

Он наклонился над нею и дунул ей в лицо. Она шевельнулась, вздохнула еще глубже, как бы вбирая в себя воздух, глаза ее внезапно изменились, зрачки сузились, вся ее мертвенность исчезла. Она пришла в себя и с изумлением огляделась.

– Куда мы едем? – спросила она.

– Домой, от Потемкина. Вот видишь, уже подъезжаем… Ты проспала всю дорогу.

– Да, я спала.

Она провела рукой по лбу и затем сказала:

– Спала, а между тем вся разбита… Мне нехорошо…

Но он взял ее руки, и через несколько мгновений она почувствовала, как приятная, бодрящая теплота пробежала по ее жилам.

Они в то время подъехали уже к дому графа Сомонова.

Калиостро вышел из кареты и ловким, привычным движением почти вынес из нее Лоренцу, маленькая нога которой едва коснулась откидной ступеньки.

Калиостро проводил жену под руку в ее спальню, и так как уже выходя из кареты заметил значительное движение у отдельного подъезда, куда впускались приезжавшие и приходившие к нему больные, он сказал:

– Сегодня, кажется, много народу меня ждет, я пойду туда, а ты переоденься и отправляйся к графине, если она дома. Если увидишь графа, скажи ему, что я с больными, что освобожусь к обеду, весь вечер свободен и буду присутствовать на заседании ложи.

– Хорошо, – послушно ответила Лоренца.

Калиостро ушел. Теперь она снова хорошо и бодро себя чувствовала, только в голове была как будто какая-то пустота, но и это ощущение мало-помалу уменьшалось, проходило.

Лоренца подумала о Потемкине, и самодовольная улыбка мелькнула на ее прелестном лице.

– Как он влюблен в меня!.. Такой всемогущий человек… а только одно слово – и он сделает какую угодно глупость…

Ведь Калиостро, в возбуждении и волнении спрашивая ее, любит ли она его и мучительно смутясь ее ответом, не подумал спросить ее: не любит ли она кого-нибудь другого? А если бы он