Доктор Живаго

урак, в лучшие предприятия деньги помещал. В иллюзион "Гигант" были вложены.

-- Вы, кажется, этим гордитесь?

-- Смекалкой отцовой? Еще бы!

-- А как же социал-демократия ваша?

-- А она при чем, помилуйте? Где это сказано, что человек, рассуждающий по-марксистски, должен размазнею быть и слюни распускать? Марксизм -- положительная наука, учение о действительности, философия исторической обстановки.

-- Марксизм и наука? Спорить об этом с человеком мало знакомым по меньшей мере неосмотрительно. Но куда ни шло. Марксизм слишком плохо владеет собой, чтобы быть наукою. Науки бывают уравновешеннее. Марксизм и объективность? Я не знаю течения, более обособившегося в себе и далекого от фактов, чем марксизм. Каждый озабочен проверкою себя на опыте, а люди власти ради басни о собственной непогрешимости всеми силами отворачиваются от правды. Политика ничего не говорит мне. Я не люблю людей, безразличных к истине.

Самдевятов считал слова доктора выходками чудака-острослова. Он только посмеивался и не возражал ему.

Тем временем поезд маневрировал. Каждый раз, как он доезжал до выходной стрелки у семафора, пожилая стрелочница с привязанным к кушаку молочным бидоном, перекладывала вязание, которым была занята, из одной руки в другую, нагибалась, перекидывала диск переводной стрелки и возвращала поезд задним ходом обратно. Пока он мало-по-малу откатывался, она выпрямлялась и грозила кулаком вслед ему.

Самдевятов принимал ее движение на собственный счет. "Кому это она?" -- задумывался он. -- "Что-то знакомое. Не Тунцева ли? Похоже -- она. Впрочем, что я? Едва ли. Больно стара для Глашки. И при чем я тут? На Руси-матушке перевороты, бестолочь на железных дорогах, ей, сердяге, наверное трудно, а я виноват и мне кулаком. А ну ее к чорту, из-за нее еще голову ломать!"

Наконец, помахав флагом и что-то крикнув машинисту, стрелочница пропустила поезд за семафор, на простор пути его следования, и когда мимо нее пронеслась четырнадцатая теплушка, показала язык намозолившим ей глаза болтунам на полу вагона. И опять Самдевятов задумался.

5

Когда окрестности горящего города, цилиндрические баки, телеграфные столбы и торговые рекламы отступили в даль и скрылись, и пошли другие виды, перелески, горки, между которыми часто показывались извивы тракта, Самдевятов сказал:

-- Встанем и разойдемся. Мне скоро слезать. Да и вам через перегон. Смотрите не прозевайте.

-- Здешние места вы, верно, знаете основательно?

-- До умопомрачения. На сто верст в окружности. Я ведь юрист. Двадцать лет практики. Дела. Разъезды.

-- И до настоящего времени?

-- А как же.

-- Какого порядка дела могут совершаться сейчас?

-- А какие пожелаете. Старых незавершенных сделок, операций, невыполненных обязательств -- по горло, до ужаса.

-- Разве отношения такого рода не аннулированы?

-- По имени, разумеется. А на деле в одно и то же время требуются вещи, друг друга исключающие. И национализация предприятий. и топливо горсовету, и гужевая