Великий розенкрейцер

кий розенкрейцер и уложил все инструменты и все содержание лаборатории. Часа через два стена снова закрылась, лаборатория была пуста.

Еще сутки работы – и Захарьев-Овинов мог покинуть развалины Небельштейна с полной уверенностью, что никто, забравшись сюда когда-либо, не найдет здесь ничего, кроме старых, покрывающихся плесенью и мхом стен да рассыпающейся прахом древней мебели.

Но кто же мог сюда забраться? Только великие учителя-розенкрейцеры знали сюда дорогу. Из них двое уже умерли: граф Хоростовский и барон фон Мелленбург. Роже Левек покинул Париж, находится в Америке, и уже три года, как о нем нет никаких известий. Один Абельзон смущал Захарьева-Овинова. Он знал, что этот бывший великий учитель после прекращения деятельности братства и его распадения дал волю всем своим инстинктам и страстям, что все свои знания, отрешась от розенкрейцерской клятвы, он обратил на зло. Он, палач братства, настаивавший на казни изменников, теперь сам превратился в изменника…

«Абельзон! Абельзон!» – повторялось в мыслях великого розенкрейцера, и вместе с этим именем вспоминалось ему предсмертное предсказание старца. И он понял, что опасность грозит ему со стороны Абельзона.

Он был теперь в комнате заседаний, в той комнате, где умер Ганс фон Небельштейн. Он разбирал оставшиеся манускрипты и книги, готовился спрятать их в потайное помещение в стене и затем уехать отсюда. Среди полной тишины он вдруг услышал шаги в коридоре. Ему нетрудно было догадаться, кто это. Действительно, через несколько мгновений дверь отворилась, и он увидел перед собою Абельзона. Он невольно вздрогнул – так ужасно показалось ему лицо маленького человека, так страшно горели глаза его.

Они обменялись обычным в братстве приветствием, но при этом великий учитель не выразил главе братства должного иерархического поклонения.

– Я знаю все, – прямо начал Абельзон, – я еще не лишен моих сил и знаний, а потому мне своевременно стало известно, что ты направляешься в Небельштейн. Я поспешил за тобою. Подъезжая сюда, я понял, что опоздал, что нашего отца уже нет между живущими.

– Да, все это так, – сказал Захарьев-Овинов. – Чего же тебе надо, Albus?

– Если ты уже потерял способность читать мои мысли, – с презрительной усмешкой ответил Абельзон, – так я тебе прямо и скажу, чего мне надо. Десять лет тому назад мы признали тебя главой братства розенкрейцеров. Но ты в этот же день уничтожил своей властью братство. Затем ты перестал быть не только главою розенкрейцеров, но ты уж и не розенкрейцер первых посвящений. Ты пал чересчур низко. Мне известно, что ты, как последний из безумцев, отказался от всего, чем владел, предался самым жалким похотям и пал глубоко. Я встретил тебя братским приветствием, но это только по привычке. Наследником и преемником нашего отца ты быть не можешь, потому что сам отказался от этого. У тебя, конечно, остались твои знания, но нет никаких сил. А без сил что такое знание? Двух из учителей нет на свете, третий скрывается: значит, один я – законный преемник