Бензиновые короли (Русская мафия на Западе)

Лицо Федора Ивановича погрустнело еще более. Не сразу продолжил:

- Наше ли это дело, Ленечка, курить на бензиновой бочке? Мы почему с тобой живы? И даже в Америку прикатили? И ты, и я... Покуралесили в младые годы, вовремя спохватились. Как Указ

No 1 -2 вышел в сорок седьмом - за "вольную кражу" вместо одного годочка аж до десятки, понял: не туда роем. Вот уже почти полста лет я, Леня, твердый законник, комар носа не подточит. Я -истинно говорю государству лояльный. Любому. Советскому-антисоветскому-без разницы: наша война - с барыгами. Они обворовывают государство, а мы, так уж жизнь пошла, их самих. Поскольку они в милицию-полицию ни ногой... Сколько раз тебе твердил: мы санитары. Чистим лес. А нью-йоркский порт, бензин... фраера эти, что они понимают? Да ты же сам говорил, тут за неуплату налогов дают куда больше, чем за смертоубийство. Не ходи, Ленечка, по косогору, сапоги стопчешь. И не крути носом: береженого Бог бережет, а не береженого конвой стережет...

Неизвестно, удалось бы Федору Ивановичу втемяшить Лене, что береженого Бог бережет, но тут произошло новое событие, надолго оторвавшее Леонида от мирских дел.

Жил Леня-Доктор анахоретом, девиц, которые липли к нему, не жаловал; "шалашовки", говорил. Те же считали его "жмотом", из-за копейки удавится.

Но нет, денег Леня не жалел. Ждал сынка и Галю-Галчонка свою.

Ныне в России что только не продается, а уж мальчишку!.. Выкупили дружки Яшу, сына Лени-Доктора. Отправил Леонид нужные документы. Когда Галя с родителями и детьми прилетела, его не было в Штатах. Встретил семью Галчонка Федор Иванович, снял для них квартиру в их облупленном эмигрантском доме. Вернулся Леня, летел на крыльях. Яше уже десятый пошел, вытянулся, басит, как взрослый. Утром двинулись с ним в спортивный магазин, накупили там мячей, ракетку и мечту Яшиной жизни-двухколесный велосипед. Мужской

С Галей обнялись, стоят, ни живы - ни мертвы. Лицо у Галчонка-в слезах. - Счастлива?

Галя зарделась, головой кивнула.

- В нашем доме прачечная-автомат в подвале. Каждый раз, когда вхожу туда, испытываю истинное счастье.

Леня не понял, отстранился удивленно, и Галя торопливо объяснила:

- Трое детишек у меня, Ленчик, знаешь ведь. В России, бывало, нa холоду... веревки, пеленки, полосканье в корыте, в проруби - посинеешь... А тут... кинула в машину два четвертака и... сидишь, как графиня. Никогда не была такой счастливой...

Леня подхватил Галю под локти и приподнял над собой, над гостями Федора Ивановича, которые чуть шарахнулись в сторону. У него даже сердце защемило.

- Несчастная ты русская баба! - вскричал восторженно. - Ну, теперь разуй глаза!

... Они лежат в широченной "королевской" кровати в пятизвездной гостинице в Майами. За огромным, во всю широкую стену, окном плещет Атлантический океан. Леонид спит. Галя лежит с открытыми глазами. И от широко раскрытых глаз ее:

...Платформа подмосковной станции Загорянка дощатая, домашняя. Рядом лесок, полянка в одуванчиках. Незнакомые ребята пристают к ней. Ребята, как один, здоровые, бугаи. Один из них наламывает ей руку. Она криком кричит. На платформе народу полно, никто не слышит. Вдруг вбегает по ступенькам парень с парашютной сумкой в руках. Бросает сумку, раскидывает шпану. Тот, что руку заломил, достает нож. Парень бьет его в висок. Тот упал, захрипел...

В эту минуту подошла электричка. Парень крикнул ей: "Беги!" Она прыгнула в вагон, умчалась. Потом прочитала в газете заметочку "Из зала суда". Известный спортсмен, капитан олимпийской сборной, убил на платформе Загорянка человека. Милиционеру, который пытался задержать спортсмена, врезал так, что милиционера отвезли в госпиталь. В парашютной сумке задержанного нашли шесть пар джинсов, десять секундомеров, связку золотых часов немецкой фирмы. Это особенно возмущало автора заметки, названной "От валютной контрабанды к убийству".

Галя бросилась с газетой к отцу. Отец - майор, командир эскадрильи. Сказал грустно:

- Ни во что не вмешивайся, дочурка. У нас убийство в уличной драке простят, валюту - никогда. Напишешь - только себе повредишь. И мне... Добавил для верности: - Помнишь, как Никитка Хрущев закону руки выворачивал, чтоб валютчиков расстрелять?

Галя поплакала, но в тот день никуда не пошла. Тем более, парня не расстреляли. Дали восемь лет.

Но это мучило, изводило ее, и ноги как-то сами свернули в отделение милиции. - Ты, белянка, знаешь свое. А за ним - Во! -И снял с полки толстущее дело. - В прошлом году на той же платформе зарезали... Не слыхала? Тогда иди и не встревай!

Галя - девчонка видная, "модель", от ребят отбою не было. Вышла замуж, родила девочку. Рассталась с пьяницей-мужем... О парне, который за нее некогда заступился, почти забыла.

Так все и продолжалось, пока не погиб в Афганистане отец. А позднее летчик из отцовской части попался на наркотиках. Вез их в цинковом гробу. На погибшего отца, бывшего командира, стали вешать всех собак...

Мертвые сраму не имут. Но каково дочери?.. Словно что-то повернулось в ней. Вспомнился тот, за которого не вступилась. И его, как отца, позорили ни за что... Отыскала старую заметку, где была фамилия заступника. Отправила запрос в МВД, ответили, что гражданину Л. Жуку срок заключения сокращен до пяти лет. выходит на свободу тогда-то...

Решила найти гражданина Жука. От тюрьмы не отвела, может быть, поможет ему снять судимость... Учительствовала в тот год в деревне, оставила дочку соседке, примчилась и Москву, отыскав гражданина Л. Жука.

Живет парень под Москвой, за сто первым километром: в столице не прописали. Снимает в коммуналке комнатушку. смеется: - Пока сидел, уплыла жена имеете с московекой квартирой.

Видно, худо парню. Высокий, тощий. Пиджак с потертыми локтями болтается, как на вешалке. А лицо благородное, тонкое. Угостил чаем, спел хрипловатым баритоном арию Томского из "Пиковой дамы": "Если б милые девицы так могли летать, как птицы.. " Пошел провожать, поцеловал руку...

Заклубилась в замызганной коммуналке любовь, привязались друг к лругу Леонид и Галя, деревенская учительница, измученная бесконечными школьными тетрадками и привычной нищетой.

Когда Галя принесла из роддома мальчика, договорились: он завербуется кула-нибудь, и они рванут на все четыре стороны.

Но все четыре советских стороны не желали прописывать жильца с "меченым" паспортом. Статья к тому же нехорошая...

Битва за прописку продолжалась два года. И шла однообразно-страшновато.

Москва: чтоб в двадцать четыре часа вас тут и ноги их не было! В Ленинграде к матери Гали,.у которой неделю прожили, милицейские фуражки нагрянули заполночь. и - все! -Вон из города-героя...

Счастье, дозволили здесь сынка оставить.

В Петрозаводске у дяди - пограничная зона. "Как попали, к кому собрались?"

Это Леонид переносил спокойно. Привык. А вот от того, что московский дружок, в одной команде играли, а ныне - профсоюзный босс, депутат, его не принял, зубами скрипел.

Помыкались-помыкались, и, хотя Галя готова была ехать с Леонидом хоть к черту на рога, Леонид сказал себе, что не имеет он права калечить жизнь любимой. Как-то после большого выигрыша в карты притащил домой полный рюкзак денег, оставил ей все, что выиграл, и записку: "Не ищи" -и исчез. .. А вот как все обернулось...

Проснулся Леонид, схватил Галю на руки, закружился с ней по высокому, в солнечных лучах, двухкомнатному номеру-люксу и - вдруг во весь голос памятное, закружившее ей голову:

"Если б милые девицы так могли летать как птицы..." - Оба захохотали, возбужденные, счастливые. Полистали на радостях стишата, которые гуляли в российском самиздате, давно.

...Сочинены таким же зеком-бедолагой, как ты, - сказала Галя, - а вышли там только что. Захватила вместе с томиками Гоголя.

Стали читать вслух. Леониду больше всего понравилось такое четверостишие:

- "В объятьях водки и режима

лежит Россия недвижимо,